Очень мелкий бес

Потом  он  прошел  в  спальню,  добыл  из  большого  пластикового  мешка  полотенце с Микки-Маусом и полез под холодный душ. Выдержал под жесткими струями недолго — зашлось сердце; вывалился из ванны, дрожа и бормоча: «Тоже мне... Карбышев хренов!..»; растерся докрасна, сунул полотенце в мусорное ведро, оделся и отправился к Мусе Кирбятьевой.

18

Людочка бросила трубку и весьма решительно сказала Верховскому:

— По телефону говорить бесполезно. Пока сами не увидят, никто не поверит. Вадим в дороге, он едет к детективщице Кирбятьевой, которая Ожерельева. Ее адрес я записала. Там собирается много народу, и Вадим... Вы представляете, что там будет, они же ни сном ни духом!..

— Давайте я туда поеду, предупрежу их.

— Так они вас и послушают! Они же самостоятельные такие ребята, — покровительственно сказала Людочка, искренне ощущая превосходство над «ребятами». — Каляева вы видели сегодня в «Прозе»...

— Он что, правда дамские романы сочиняет?

— Правда.

—  Вот жулик! И ведь произвел на меня благоприятное впечатление... А этот Фома неверующий, с которым вы говорили?

— Это Борис Бунчуков, тоже писатель, лауреат... Вадим прекрасные стихи писал... рубаи... — со всхлипом произнесла Людочка. — Он мне стихотворение посвятил. Что же теперь с ним будет? Может быть, противоядие есть?

— Вот оно — противоядие! — прервал их разговор Владимир Сергеевич и помахал над головой кривой сучковатой палкой, которую при желании можно было признать за кол. — Пока вы здесь разговоры говорите, поэт Портулак людей кусает и тем ряды вампиров умножает. — Владимир Сергеевич остановился и повторил случившуюся рифму: — Кусает — умножает... Я, Гай Валентинович, так думаю, что ехать необходимо нам вдвоем. Я вас на своей машине домчу. А Люда вот этого покараулит. — Он постучал колом по двери ванной.

— Я с ним одна не останусь. Я лучше с вами. — Людочку передернуло от мысли, что придется стеречь вампира.

— И правда, негоже оставлять девушку одну... — сказал Верховский.

— Но и Бородавку без присмотра бросать нельзя, как вы не понимаете! — Владимир Сергеевич возмущенно потряс колом. — Нет, я, конечно, приверну его к трубе тройным морским, но пример медвежонка... Он соседей затопит, если трубу сорвет. И вообще! Я в прошлом году смеситель нового типа изобрел, так знаете, когда он оторвался, сколько шума от соседей снизу было!

—  Возьмем его с собой, — предложил Верховский. — Как наглядное пособие. С ним легче поверят.

— Ага! Самого его про себя рассказывать заставим, — обрадовался Владимир Сергеевич. — Ради воспитательного эффекта.

— Перевоспитаете вы его вряд ли, — сказал Верховский. — Я полагаю, Люда, что мы Бородавина заберем, а вам следует остаться дома. Я ведь Любимова просил сюда позвонить. Объясните ему все.

— Он не поверит.

—  Не поверит, но какую-то зарубочку себе сделает. — Верховский прижал ладонь к животу. — У вас нет но-шпы? — спросил он Владимира Сергеевича.

—  Я  сторонник  естественной  борьбы  с  заболеваниями  и  лекарств  дома  не  держу, — ответил тот. — Но признаю хирургическое вмешательство. Однажды в молодости мы с женой отдыхали в горах, и парень из нашей группы сломал ногу. Врач турбазы уехал в город, фельдшер был так пьян, что ничего не допросишься, медпункт за­перт. А я единственный медик в округе, и инструментов у меня никаких, кроме молотка и пилы с рубанком. Но справился, шину наложил. Кстати сказать, — он глянул на заросший паутиной потолок, — во мне, наверное, умер травматолог. И стоматолог тоже, — добавил он после краткой паузы. — Я однажды в полевых условиях зуб плоскогубцами удалил.

На этом лирические отступления завершились, и Верховский с Протопоповым обсудили план дальнейший действий. Победило предложение Владимира Сергеевича: закамуфлировать связанные руки Бородавина старой курткой и выйти на улицу под видом подгулявшей компании. В связи с этим вампир выслушал многословный инструктаж, смысл которого можно передать одной фразой, употребленной Владимиром Сергеевичем не менее двадцати раз: «Сиди тихо, а не то!..» Незавершенность фразы была, вероятно, своего рода ораторским приемом, который подкреплялся демонстрацией осинового кола. Что же до необходимости передвигаться при исключающей передвижение команды сидеть тихо, то эта неувязка только усилила впечатление от горячего монолога. Бородавин с достоинством молчал, похожий на центрального персонажа картины народного художника Бориса Иогансона «Допрос коммунистов», но, когда кол проносился у него перед глазами, втягивал голову в плечи.

Старушки, еще не оклемавшиеся от страшного явления Владимира Сергеевича с топором, дружно вздрогнули, когда они вышли из подъезда. Бородавин, зажатый между Верховским и Протопоповым, едва перебирал ногами; куртка у него на спине вздымалась горбом: это Владимир Сергеевич упирал ему кол между лопаток. Чтобы кол не выпал на землю, Протопопов придерживал его, заложив руку под куртку Бородавина, и могло показаться, что отношения у них даже нежнее, чем просто приятельские. Они подошли к сооружению из труб, колес и кузова неясного происхождения.