Очень мелкий бес

Каляев в учредителях кооператива не состоял, и не потому, что его не позвали, а потому, что сознавал свою полнейшую неспособность к регулярной работе, и по собственной воле остался в стороне. Переломный момент в жизни «Прозы» стал, однако, переломным и в его отношениях с Игоряиновым, поскольку среди ушедших были Бунчуков и Панургов, которых Каляев числил в друзьях-приятелях, и прочие близкие его сердцу люди, а противоположную партию персонифицировал несимпатичный Любимов. Полного разрыва между Каляевым и Игоряиновым не произошло, но как- то само собой вышло, что видеться они перестали...

День едва подобрался к середине, а Каляев ощущал себя разбитым. Встречаться с Виташей особого желания не было, ибо нынешнее благополучие Виташи больше, чем что бы то ни было, наводило Каляева на мысль о своих неуспехах. Театральный художник Виташа был человеком не от мира сего и еще недавно влачил безвестное нищенское существование, а теперь ездил по америкам, вещал с телеэкрана и, по слухам, крутил роман с какой-то голливудской дивой. После института Виташу пригласил в «Открытый театр» сам Судаков, но где-то на ближних подступах к премьере — а ставили «Сирано де Бержерака» — он из-за пустяка напрочь разругался с мэтром, ни в каком театре впредь не служил и долгое время жил чем Бог пошлет. И вот как-то Бунчуков, на заре туманной юности проучившийся два неполных курса в Суриковском, по пьянке предложил Виташе съездить на лето в Инту рисовать вывески — дескать, он, Бунчуков, знает, какой там, на русских северах, спрос на вывески и может организовать выгодный заказ; и более того, такой заказ у него уже в кармане, да жаль, нет достойного партнера для поездки, а одному ехать... ну ты сам понимаешь, скучно одному.

Когда легкий на подъем Виташа с рюкзаком за спиной рано поутру вырос на пороге бунчуковской квартиры, будущий писатель-лауреат никак не мог понять, о каких таких северах идет речь, но, поняв, от своего не отступил. С больной головой он со­ брал багаж, куда, как выяснилось уже в Инте, затесались сразу три галстука и манишка, которой Бунчуков страшно гордился и которую в жизни не надевал, но не было ни одного носового платка, а трусы оказались одни и почему-то дамские.

Увидев трусы, Бунчуков дико захохотал, вспомнив, что запер в квартире Варьку Бодровинскую. Это придало ему дополнительные силы. Он напряг память и вспомнил, откуда втемяшилась ему в голову эта Инта, ибо Бунчуков, хотя и врал непрерывно, всегда имел всамделишно существующую отправную точку. Неделю назад Варька, работающая в какой-то природоохранной конторе, обмолвилась о своем ухажере- американце, специалисте по оленям и ягелю, иногда наезжающем в Москву, а прочее время пребывающем в совместной экологической экспедиции, которая базируется в Инте; американец был крайне огорчен тусклостью витрин и отсутствием ярких вы­весок в этом суровом городе.

Что именно Варька говорила, Бунчуков в точности не помнил, но это было и не важно. Проявив свойственную ему энергию, он в полдня нашел ухажера-американца, что было очень кстати, поскольку взятые с собой копейки они пропили еще в дороге. Упоминание о Варьке обеспечило им ужин и ночлег, а на следующий день — что самое курьезное — Бунчуков раздобыл-таки заказ на оформление вывески кафе «Русский чай».

Левую половину вывески, где красовался молодец в шароварах со связками бара­нок, надетыми крест-накрест, как пулеметные ленты, друзья выполнили суриком, правую, с кипящим чайником и переплетенными калачами, — костью жженой; иных красок на близлежащей стройке стащить не удалось. Вид вывеска имела зловещий, и Бунчуков,  живописуя  эту  легендарную  поездку,  всякий  раз  патетически  возвышал голос, когда доводил свой рассказ до сдачи вывески приемной комиссии. Денег им не заплатили, но и не побили, что, по-видимому, уже было колоссальным достижением.

Но не это главное — главное в том, что Виташа, прилично говорящий по-английски, крепко подружился с Байроном; так звали американца, и Бунчуков до сих пор не знал имя это или фамилия.

Дальше события понеслись вскачь: Байрон женился на Варьке (Бунчуков был у него свидетелем), и Виташа подарил им на свадьбу свою старую картину «Девушка, убегающая от милиционера», писанную маслом, — вообще-то масляные краски по причине их дороговизны он использовал редко. Картина была вывезена в Америку, где попалась на глаза искусствоведу из бывших советских. На удачу, искусствовед как раз собирался в Москву; оттуда он вернулся с картинками Виташи, без проблем про­пущенными таможней как малоценные. Через месяц Виташа получил от искусствоведа приглашение, собрал дежурный рюкзак и отбыл в Америку. Провожали его всем миром, и так хорошо провожали, что Бунчуков с Портулаком прямо из аэропорта угодили в вытрезвитель. Каляев же в последний момент сунул в кармашек Виташиного рюкзака нелишние для себя сто долларов.