Уже сам факт создания клуба разгневал генералов от Союза писателей, очень подозрительных ко всему неформальному, Игоряинов был выведен за штат «наших литературных надежд», а один старичок, классик социалистического реализма, даже назвал его сектантом от литературы (после этого соклубники заглазно стали называть Игоряинова Секстантом). Игоряинов вместо того, чтобы покаяться или хотя бы все это молча проглотить, написал письмо в секретариат Союза и получил отповедь в «Литературке» за подписью «ОБОЗРЕВАТЕЛЬ». Правда, само письмо Игоряинова опубликовано не было и его мало кто читал, но в окололитературных кругах утвердилось мнение, что оно жуткое. После этого вплоть до самой перестройки ни об Игоряинове, ни об остальных «рогизобовцах» (это новообразование тоже изобрел старичок-классик, в юности бывший «пролеткультовцем») ничего слышно не было. Но когда стало можно, выяснилось, что зря времени они не теряли — даже медленно пишущий Каляев и тот сочинил «в стол» три повести.
Начался натуральный бум. Все литературные накопления были опубликованы, а издатели требовали: давайте еще, еще, еще... Казалось, так будет всегда, но, увы, литературу из письменных столов догнал и поглотил графоманский вал. Прежние издательства разорились, а новые создавались людьми, которые еще вчера торговали кроссовками. «Рогизобовцы» с удивлением обнаружили, что появились другие, менее разборчивые в средствах и оттого более удачливые претенденты на места, с таким трудом заслуженные в доперестроечных схватках; новым издательствам нужны были свои авторы, использующие простенький синтаксис и логику, доступную читателю с семиклассным образованием, — словом, авторы, понятные самим издателям. И многие не удержались — многие подались в свои...
Игоряинова новая ситуация коснулась совсем иначе, нежели его товарищей, ибо к этому времени он уже прочно входил в сонм крупнейших российских издателей. Сразу, как стало можно, часть соклубников во главе с Игоряиновым организовала редакционно-издательский кооператив «Проза». Издательского дела никто из них по-настоящему не знал, и «Проза» неминуемо была обречена на гибель, но тут на игоряиновском горизонте, как черт из табакерки, возник Любимов. Собственно говоря, познакомились они давно: когда-то молодой литсотрудник Любимов напечатал в журнале «Бытовая химия», где заведовал научно-художественным отделом, рассказ пятнадцатилетнего школьника Вити Игоряинова. С тех пор прошло, страшно пред ставить, четверть века, и все эти годы в министерстве химической промышленности, в ведении которого находилась «Бытовая химия», шла, то затухая, то разгораясь вновь, дискуссия, нужен журналу научно-художественный отдел или нет. Руководство журнала с подачи неугомонного Любимова, желавшего не только прославлять стиральные порошки и средства для обеззараживания унитазов, но и публиковать высокохудожественную прозу, с переменным успехом интриговало в курирующих журнал высших сферах в пользу художественности, а Любимов при этом еще и успевал со своим другом и соавтором Михаилом Вятичем заниматься сочинительством и ежегодно выпускать книжки — и художественные, и кулинарные, и научно-популярные, и даже книжки-раскраски для детей.
То, до чего не дошли руки чиновников министерства и партийных кураторов, содеяла перестройка. В не учтенный историей миг события приняли ураганный характер, и даже их непосредственные участники до сих спорят о том, что случилось раньше:ликвидация научно-художественного отдела, закрытие журнала, упразднение министерства или прекращение в стране производства стиральных порошков. Как бы то ни было, редакция «Бытовой химии» в полном составе оказалась выброшена на улицу. Но тут на любимовском горизонте, подобно белому роялю в кустах, появился Игоряинов со своим новорожденным, но уже умирающим кооперативом. И черт из табакерки ударил по клавишам!..
Олег Мартынович включился в работу со всей страстью. Вскоре в числе сотрудников «Прозы» оказались лучшие кадры «Бытовой химии» и наиболее ценные из них были приняты в члены кооператива со всеми вытекающими отсюда правами. А еще через некоторое время «Прозу» со скандалом покинули наивные ее зачинатели, за исключением Игоряинова; кооператив перерегистрировали как товарищество с ограниченной ответственностью с двумя — Игоряиновым и Любимовым — товарищами-совладельцами во главе. В связи с этим ходили недобрые слухи, даже поговаривали, что кто-то из ушедших намерен судиться; насчет суда, конечно, был перебор, но репутация Игоряинова основательно подмокла. Тогда же незаметно умер «Рог изобилия», устоявший под прессом скверного тоталитарного государства, но не перенесший дележа кооперативного имущества при демократической власти.