Очень мелкий бес

Мухин сообразил, что речь идет о нем. На четвереньках он заполз за трубу и, боясь пошевелиться, просидел там довольно долго. Когда он решился снова глянуть вниз, у здания милиции было спокойно. В самом здании стрекотала пишущая машинка и кто-то канючил: «Это не я, гражданин начальник, не я... Христом-Богом... не я...» Мухин через люк спустился в подъезд, вышел на улицу и мелкими перебежками удалился от окаянного места. Судьба его хранила. Против своей манеры он остановил частника и без помех добрался до дома. Правда, в милиции, прежде чем посадить в камеру, у него вытрясли все деньги, но водитель попался добрый малый и спокойно дождался, пока Мухин принесет оговоренный полтинник.

А  начальник  отделения,  откуда  он  совершил  дерзкий  побег,  сидел  в  это  время  в своем кабинете и читал.

«...Комната, куда нас провели, была овальной формы, с дорогой кожаной мебелью и четырьмя дверями в разных стенах. Посреди ее стоял стол с бутылками водки и сытными закусками. На противоположных стенах висели две большие картины в богатых рамах с медными табличками, на которых были написаны названия: „В. И. - Ленин и И. В. Сталин намечают план ГОЭЛРО» и „Французские революционеры спрашивают совета у товарища В. И. Ленина».

—  Располагайтесь,  товарищи,  можете  пока  закусить,  —  сказал  сопровождающий и оставил нас одних.

Мы терялись в догадках. Есть не хотелось, но, боясь обидеть гостеприимных хозяев, мы сели за стол, выпили за победу и приступили к закуске. Я не заметил, как отворилась одна из дверей и в комнату вошел, ступая мягко, как барс, человек, которого прежде все мы знали по портретам. Это был Берия. С ним было еще четверо человек. Двоих мы знали — Колотовцева Г. Б. и товарища Васильева, который беседовал с нами еще в Энске. Двое других были — тов. Трапезунд и Равиль Зиннурович Хануманов, которым предстояло, как мы узнали позже, влиться в нашу группу. Первому — как политработнику, комиссару, а второму — в качестве медработника (по­ началу мы удивились его такой роли).

Тогда мы еще не знали, что в будущем Берия окажется английским шпионом, и воспринимали его как советского руководителя. Он был в гимнастерке военного образца, но без знаков различия. В левой руке он держал чайную розу. Мы поздоровались, как положено по уставу. Потом Берия обошел стол и вручил розу нашей боевой подруге Мане Соколовой, рядом с которой стоял Нугзар Габидзашвили. Их любовь зародилась в тылу врага, под обстрелом вражеских пуль и взрывами гранат. Когда мы ждали самолета для вылета в Москву, Нугзар и Маня подошли к тов. Бескаравайных как к старшему группы и попросили его ходатайствовать разрешить зарегистрировать их брак. Тов. Бескаравайных обещал содействие. Мы все были очень рады за Нугзара и Маню.

—  Продолжайте,  тов.  Бескаравайных,  —  сказал  Берия  приветливо.  —  Мне  о  вас много рассказывали.

— Что продолжать, товарищ Берия? — спросил мой боевой друг.

—  Тосты,  конечно.  Застолье  без  тостов  —  не  застолье.  Правильно  я  говорю,  генацвале?[3] — обратился он к Габидзашвили.

— Так точно, товарищ Берия!

— Хорошо! Продолжайте, тов. Бескаравайных!

Тов. Бескаравайных снова поднялся.

— Я предлагаю, — сказал он, волнуясь, — тост за вождя и руководителя всех трудовых народов, за учителя и вдохновителя наших побед, мудрого и великого полководца нашей доблестной и непобедимой армии, организатора побед на фронте и в тылу товарища Иосифа Виссарионовича Сталина!!!

Все встали и выпили. Ибо тогда еще мы не знали масштабов массовых репрессий.

—  А теперь, товарищи, о деле, — сказал Берия, когда все снова сели, но еще не закусили. — Я уполномочен передать вам привет от тов. И. В. Сталина...

— Ура! — закричали мы все и вскочили; — Слава тов. И. В. Сталину!

Берия переждал, пока все успокоилось, и сказал:

— Вам, товарищи, предстоит выполнить задание особой важности. Сделать то, чего никто, никогда и нигде не делал. Пока еще есть возможность отказаться; Никто не упрекнет вас в трусости, и вы будете использованы на другой работе. Готовы ли вы? Отвечайте, не стесняясь. Здесь все свои...

—  Готовы, готовы! — закричали мы все, а тов. Бескаравайных добавил: — Наши жизни принадлежат партии, народу и лично тов. И. В. Сталину!

— А вот товарищ Габидзашвили так не думает, — сказал Берия. — Бичо[4], ты почему молчишь, когда все говорят в едином порыве?

— Я тоже говорю, батоно[5], — ответил Нугзар Габидзашвили. — Но когда вы зада­вали свой вопрос, я как раз закусывал...

— Мама дзагли[6]! — воскликнул Берия. — И это говорит сын гор, который с молоком матери должен был впитать уважение к словам старших по званию. Шени пирши шевеци! Выйди бичо, вон в ту дверь. Там тебе все объяснят.