Очень мелкий бес

— Я же сказал: «например», — поморщился Майзель. — Это всего лишь гипотеза, не подкрепленная никакими фактами. Хотя замечу вам, что гомосексуальные тенденции не столь уж редки у нормальных, казалось бы, мужчин. Они женятся, заводят детей, но живут в жутком дискомфорте, сами не понимая его причины. Тяга их к лицам своего пола имеет латентную форму, и у многих в открытую так за всю жизнь ни разу и не проявляется. Кое у кого это второе, но главное, тщательно скрываемое даже от самого себя «я» в один прекрасный момент прорывается наружу. Представьте, что нечто подобное произошло с Игоряиновым и кто-то об этом узнал. Дальше возможны любые коллизии...

— Позавчера! — энергично рубанул воздух ладонью Куланов так, что все вздрогнули. — Позавчера он подошел ко мне, обнял за плечи, назвал дорогим... «Дорогой Дмитрий Иванович, у вас такой усталый вид, давайте чаю попьем...» Вы что же, Павел Карлович, полагаете, что это он... ну как бы это... — Главбух скривился. — Вроде как клинья под меня подбивал?

— Да я же это так сказал, ради примера, — замахал руками Майзель. — С той же долей вероятности можно предположить у Виктора Васильевича склонность к суициду или клептоманию. Кстати, Дмитрий Иванович и Борис Михайлович, ответьте мне как родному: Игоряинов имел отношение к черному налу?

Куланов и Похлебаев воззрились на Любимова. Тот крутанулся на каблуках и демонстративно отвернулся к стене.

— Никогда, — сказал Куланов.

—  Точно?—  переспросил  Майзель,  поболтал  в  бутылке  остатки  коньяка  и  вылил себе в рюмку.

— Как на духу!

—  Все гипотезы, связанные с финансовыми делами «Прозы», можно отбросить, — сказал Любимов. — Я ручаюсь, что деньги здесь ни при чем... Хотя этот... следователь Вачаганский как раз на деньги и упирал. Чертовщина какая-то, концы с концами не сходятся! Если бы не этот лжеследователь, я бы вообще решил, что пропажа Игоряинова с «Прозой» не связана...

—  А что это за парень, который свидетельствовал вместе с Людой, будто Игоряинов вошел в кабинет и оттуда не выходил? — поинтересовался Майзель.

—   Знакомый  Игоряинова.  Графоман,  сочинитель  любовных  романов.  Наверное, приходил в надежде что-нибудь у нас пристроить.

— А он не может быть как-то причастен?

— А кто его знает!.. Но все равно возникает вопрос — тело! Что он — тело по телефонным проводам малой скоростью в разные концы отправил?! Нет, ребята, не о том говорим! Если что-то с Игоряиновым и случилось, то за пределами «Прозы», — сказал Вятич. — Людочка видела, как он вошел в кабинет, но прошляпила, как он вы­шел.

Любимов вдруг вспомнил о Гипотезе Паблик Рилейшнз и Верховского.

— А что если его вытолкнули в окно, а тело подобрали и увезли на машине? — произнес он с таким видом, будто это только что пришло ему в голову, и тут же от­крестился от своего предположения: — Нет, бред какой-то...

—  Главные вопросы: кто и почему? — сказал Майзель. — При условии, конечно, если это не маньяк, действия которого непредсказуемы.

— Маньяк предполагает серийность. — Вятич вытащил трубку. — Вчера президент, сегодня директор, завтра главбух... Прошу, Дмитрий Иванович, прощения за циничную шутку. Между прочим, жена Игоряинова обнаружила, что пропала сберкнижка. Я думаю, что сберкнижка там же, где ее владелец. Вопрос в том, что заставило Виктора скрыться, и, судя по всему, надолго, раз он решил прихватить сберкнижку. Может быть, Олег, моя вчерашняя версия самая верная? Пошел наш Виктор Васильевич по бабам, ударился во все тяжкие...

— А этого следователя прислал, чтобы нас окончательно запутать и, главное, за­путать жену! И, вообще, его настоящая фамилия Монте-Кристо! — повысил голос Любимов. — Нет, Миша, у меня самые недобрые предчувствия. Не исключаю, что Витю давно пасли, и он об этом знал, но мне ничего не говорил — надеялся, что сам справится. А потом уже поздно стало. И не исключаю также, что Каляева к нему подослали, — скользкий тип этот Каляев. Может быть, Миша, ты недалек от истины: на очереди или я, или Дмитрий Иванович, или еще кто-нибудь — кто знает, что этой публике в голову взбредет...

— Но причина — причина в чем? — отчаянно выкрикнул Куланов, которому быть «на очереди» совсем не хотелось.

— Не знаю. — Любимов засунул руки в карманы и быстро заходил вдоль стены. — Не знаю, не знаю, ничего не знаю! Не знаю ничего, кроме одного: нельзя бездействовать, надо что-то предпринимать...

— Но что именно — вот вопрос! — бросил почти гамлетовскую реплику Похлебаев. — Что меры необходимы, понимают все, но какие именно?

— Сейчас откроется люк на потолке, и deus ех machiпа[7] даст нам указание надеть белые тапочки и ползти на кладбище, — сказал Вятич и закурил. — Я тебе, Оля, сове­тую сделать пару затяжек. Для успокоения. Все равно поздно теперь уже здоровье беречь, — пояснил он свои дерзкие слова.

Любимов хотел что-то сказать, но сделался белым как мел и выбежал из комнаты. Все услышали, как он орет на Вовика Нагайкина, вышедшего на свою беду покурить в коридор.