Очень мелкий бес

— А какой он был симпатичный мальчик! — говорила мать. — Мы его одевали в матроску и в галстучек, он с трех лет ел ножом и вилкой и сам повязывал себе на шею салфетку. Такой трогательный был... А теперь?! Ходит ободранный, в грязных рубашках, где и с кем — непонятно. И если с вашим мужем, Лялечка, то это счастье, тогда я спокойна: Андрюша очень порядочный человек, и зря вы его ругаете. А мой-то, мой!.. Хоть бы на работу устроился. А то: «Я — человек свободной профессии! Я — творческий человек!» Разве стихи могут быть профессией? Он эпитафиями на жизнь зарабатывает[9]. Тьфу!.. Да и печатают его мало. Он из-за этого, может быть, еще и расстраивается. Приходит домой злой, выпивший, проблеет что-нибудь и заваливается спать. Хоть бы женщину себе нашел какую-нибудь, я уж не говорю, чтобы он женился, но хоть при ком-то был бы... Лялечка, дорогая, нет ли у вас подружки на примете? Не обязательно красивой и умной, главное, чтобы окрутить его смогла, олуха такого. Пропадет ведь, сопьется...

Вот этого Вадик особенно не любил. Он встал, скинул куртку и туфли и босиком вышел в коридор. Увидев его, мать прервалась на полуслове.

— Ой, Лялечка, у меня молоко на плите стоит, — закричала она, положила трубку и сказала сыну: — Сходи в душ, горе ты мое!Желание бузить по поводу лишних разговоров матери у Вадика вдруг пропало; может быть, на это просто не было сил. Он безропотно зашлепал в ванную и, уже засунув полную тяжелого тумана голову под душ, представил, что было бы, узнай мать об идее Владимира Сергеевича соединить его узами брака с Людочкой. Воображению Вадика явилась зоологическая сценка: мать и Владимир Сергеевич азартно размахивают громадными сачками, а он уворачивается от них, как мотылек. Когда он, едва промокнув волосы, вышел из ванной, на столе уже дымилась тарелка борща.

— Садись, горе луковое. Как нынче принято говорить, оттянись немножко, — сказала мать и, будто нарываясь на скандал, но на самом деле с наилучшими намерениями, добавила: — Подобрал бы тебя кто. Вот посмотри — Ляля. Беспокоится о своем Каляеве, уже второй раз сегодня звонит...

—  А  что  случилось?  —  с  надеждой,  что  разговор  замкнется  на  Дрюше, спросил Вадик.

— Он был у Бунчукова, а потом куда-то исчез. Утром... —Мать хотела сообщить о звонке Каляева, но мысли ее приняли иное направление: — А ты что, у Бунчукова не был?

— Я был у женщины. И может быть, даже на ней женюсь, если ты не будешь задавать мне вопросы и все своим вмешательством не испортишь, — пошел в атаку Вадик. — Так что Каляев?

— Найдется. — Мать пожала плечами; после сообщения сына судьба Каляева стала интересовать ее значительно меньше.

Вадик тоже больше ничего говорить не стал и доел борщ в полной тишине. Мать кротко шуршала у плиты и бросала на него вопросительные взгляды. Но Вадик не удовлетворил ее любопытства.

— Чаю налей, — сказал он, отодвинув пустую тарелку. — И если есть, с лимоном. Пожалуйста.

С этими словами Вадик ушел к себе и закрыл дверь. Вчера он не придал никакого значения предположениям Бунчукова, хотя, поддерживая игру, и не сказал об этом вслух. С Бунчуковым при обильных возлияниях случалось и не такое. Вспоминалось сказанное Борькой смутно; единственное, что зацепило Вадика, — тема, выбранная для стеба. Бунчуков, при всем своем разгильдяйстве, никогда не шутил над чужим несчастьем. Но сегодня, когда мать упомянула рядовую для каляевской семьи ситуацию, Вадик вспомнил, что это слово — «исчез» — произносилось и в связи с Игоряиновым, Максимовым и Поповым, а кроме того, вспомнил, что сам обещал зайти к тетке Жени Причаликова.

Не откладывая, он позвонил Бунчукову, но того дома не оказалось. Тогда он на­ брал рабочий телефон Игоряинова, и какая-то женщина — Вадик слышал, как она спрашивала у Любимова, что отвечать, — посоветовала ему позвонить Игоряинову домой. Там совсем юный голос (это был глумливый игоряиновский зять) предложил ему обратиться в милицию. Следом был сделан звонок Максимову, и плачущая жена Максимова почти дословно повторила ему то, что вчера говорил Бунчуков.

Вадик положил трубку, поднял глаза и увидел мать, стоящую перед ним со стаканом чая в подстаканнике. До пенсии она работала проводницей на железной дороге и натаскала домой этих подстаканников целый склад — достаточно, чтобы Вадик с его тонким поэтическим мироощущением подстаканники возненавидел. Видимо, сто­яла мать над ним давно.

— Скажи хоть, как ее зовут, — произнесла мать, искательно заглядывая ему в глаза.

—  Марина, — злорадно ответил Вадик, зная, что с этим именем у матери связаны неприятные ассоциации, — так звали нынешнюю жену Вадикова папы.

— Морская, значит, — поджала губы мать.

— Да, морская, а также речная, озерная, лиманная, прудовая, канальная и прочая водоемная. Убери ты от меня этот подстаканник! — наконец вспылил он. — И вообще оставь меня в покое!

— А как же чай? — с нарочитой покорностью спросила мать.

—  Вылей в унитаз! — отрезал Вадик и набрал телефон Виташи, чтобы еще раз, поподробнее, расспросить его о том, что случилось с Игорем Поповым.