Очень мелкий бес

— Ну вот, хотя бы ты нашелся, — сказал Виташа после взаимных приветствий, — а то Каляев вообразил незнамо что. Представляешь, он принял ваш розыгрыш за чистую монету!.. Мало ему было Игоряинова и вашего рассказа про Максимова, так еще и Бунчуков пропал посреди ночи. Спать ложились — он вроде был, а проснулись — ни слуху ни духу. Дрюша переволновался и давай звонить тебе, а после подался к Эдику, но его тоже не застал.

— Кирбятьевой он не звонил?

— Еще как звонил! Та в полном трансе. Эдик сбежал от нее на улице... Что же вы так зло Дрюшу разыграли? А тут еще я про Попова... Дрюша во все поверил на пьяную голову, на нем утром лица не было.

— А про Попова ты ничего не сочинил?

— Это Бунчуков и Каляев сочинять горазды. А я что прочитал в газете, то и изложил. Там заметочка куцая была, строчек тридцать от силы. Поднялся на крышу в зимний сад, вниз не спускался, и больше никто его не видел.

— А где сейчас Каляев, не знаешь?

— Домой пойдет, сказал, грехи перед Лялей замаливать.

— Это когда было?

— В начале десятого утра. А что?

— Да, в общем-то, ничего. Дома его нет, но он мог и завернуть куда-нибудь. Ляля его ищет — и сюда звонила, с матерью моей общалась... Понимаешь, никакого розыгрыша не было. Об Игоряинове мы узнали от самого Каляева, о Попове — от тебя, про Максимова — все тоже правда, я проверил.

— А ты не шутишь? — спросил осторожный Виташа.

— Не до шуток... И что, Бунчуков и Панургов больше не обнаруживались?

— Нет. Мы с Марксэном и этим... у которого пять согласных в фамилии, посидели после Каляева минут сорок и ушли. Дверь я запер, ключ на гвоздике висел, я его забрал. Если Борька без ключа ушел, то пусть дверь не ломает, а разыщет меня...

— Сообщу ему, если пересечемся... А скажи, вы не видели у Бунчукова ничего похожего на засохшую пену?

— Какую пену?.. Вспомнил! — вскрикнул Виташа. — Это у Игоряинова в кабинете была пена?

У Портулака по спине побежали мурашки.

-Да...

— И у Максимова?

— Да, да!

— И ты считаешь, что такое что-нибудь могло быть у Бунчукова?

— Ты что-нибудь заметил?

— Нет, ничего. Хотя и не приглядывался...

— Тогда вот что. У тебя какие планы?

— Вечером в театр собираюсь, а пока никаких.

— Отлично. Я иду к Причаликову — это еще один парень из нашей литературной компании. А ты сиди дома, никуда не выходи и жди моего звонка. Съездим потом к Бунчукову и все осмотрим.

— Ты думаешь, что с Борей что-то могло случиться? — дошло до Виташи.

— Ничего я не думаю. Мне вредно думать... — отвечал Вадик. — Ладно. Ты сиди, а я побежал.

На улице он купил бутылочку «Пепси», залпом выпил ее. День был жаркий, не лучше вчерашнего, и, пока Вадик, срезая путь через проходные дворы, дошел до дома,где жила тетка Причаликова, рубашка промокла насквозь.

Женя Причаликов был, пожалуй, самым талантливым из двенадцати «рогизобовцев» и самым неустроенным. Игоряинов писал добротно, Панургов— лихо, Бунчуков поражал знанием низов жизни, Каляев славился глубоким психологизмом, Максимов слыл юмористом, Капля считался хорошим рассказчиком, Прохоренков хитро закручивал сюжеты, Портулак отличался тонким лиризмом, Буркинаев весьма преуспел по части философской прозы и восточных религий, Верушин знал все и вся и обладал недюжинной фантазией, а Попов своими неожиданными текстами заслужил прозвище «наш Дали». Женя Причаликов умудрялся сочетать и то, и другое, и третье. Но, как часто бывает в таких случаях, именно к нему издатели благоволили меньше всего.

Донимали Причаликова и бытовые трудности: он происходил из глухой провинции, но и там не имел ни кола ни двора, а приехав в столицу, не сумел, подобно Каляеву и Панургову, натурализоваться посредством женитьбы. Он жил по студенческим общежитиям, откуда его регулярно выгоняли, и как запасной вариант изредка использовал двоюродную тетку, к которой сейчас направлялся Портулак. На исходе пере­стройки Причаликов поразил всех сообщением, что женится и уезжает в Израиль. Отъезд его совпал со скандальным уходом «рогизобовцев» из «Прозы», и на «отходной» присутствовали только трое из двенадцати — Портулак, Максимов и Капля. Они не­ мало потешились, наблюдая редкостную пару — горбоносую и сухопарую Свету, в одночасье ставшую Сарой, и Женю с его рязанской внешностью и рязанским же прононсом. Тогда Портулак предположил, что через два-три месяца, максимум через полгода, Причаликов вернет холостой статус и объявится в родных пенатах.