Очень мелкий бес

Тут уж и рассудительному изменила рассудительность. Он схватил со столика гипсовую химеру, подарок тещи, привезенный из турпоездки во Францию, и запустил ею в выделывающего воздушные пируэты буйного. Промазал и залепил в середину зеркала, висящего между двумя картинами на противоположной стене. По зеркалу разошлись частые трещины, нижняя его часть рухнула на пол. Рассудительный устремился к осколкам, поднял, кровавя пальцы, самый большой. «Ха, ха, ха! Жена при­едет — убьет!» — передразнил его буйный и слизнул стекающую по руке струйку крови.

Оба ощутили на языке солоноватый и одновременно сладкий  привкус и, покоряясь могучему, но неясно откуда пришедшему зову, принялись лизать порезы. А тело их урчало, содрогалось от наслаждения, просило: «Еще, еще!» Буйный уже готов был пустить в ход зубы, чтобы разорвать плоть, мешающую литься сладкой жидкости, и — насытиться, насытиться, насытиться! «Мы погибнем!» — прорвалась сквозь пелену сладкой истомы мысль рассудительного, и, как ни странно, она остановила буйного. Общими усилиями они оторвались от окровавленных ладоней, которые все еще сжимали осколок зеркала, и вскрикнули: в зеркале не было отражения!

Осколок выпал из слабеющих рук. Буйный поплыл на окраину мухинского сознания и вскоре совсем исчез. Раздвоение кончилось так же внезапно, как и началось. Мухин медленно подошел к оставшейся на стене части зеркала и вгляделся в то мес­то, где надлежало быть его лицу. Увы! Там отражалась подернутая паутиной трещин розовотелая красавица в рубенсовском стиле; правая ее нога, зачем-то укороченная художником, казалась в искаженном отражении вообще лишенной колена — пышное бедро переходило прямо в ступню с наманикюренными ногтями.

Мухин застонал и перевел безумный взор вправо от зеркала. Там висела картина, которая изображала в натуральную величину обнаженную девушку с распущенными волосами, стоящую среди больших, с автомобильное колесо кувшинок. Слева же от зеркала на фоне грандиозного, сизо-малинового солнца сидел на могучем коне бога­тырь и лениво ковырял копьем истлевшие кости.

Такое уж было у Мухиных передающееся из поколения в поколение семейное хобби — писать картины маслом. Когда-то Иван потратил целый месяц, добиваясь, «что­ бы конь был не хуже, чем у Делакруа, а богатырь, как у Васнецова», и наедине с собой не сомневался, что достиг желаемого. В трудные минуты один взгляд на богатыря помогал Мухину обрести равновесие, но сейчас даже это многократно испытанное средство не оказало действия. Хуже того, ему привиделось, что богатырь перебирает его собственный прах.

Пересиливая себя, Мухин добрался до телефона и, слепо тыча в кнопки, с третье­го, не то с четвертого раза набрал номер Марксэна Ляпунова. На его счастье, Марксэн оказался на месте. Он недавно расстался с литературным критиком Пшердчжковским, но поскольку Пшердчжковский спешил по своим делам, то выпили они напоследок всего по бутылочке пива, и теперь Марксэн страдал от острой алкогольной недостаточности. Это только способствовало энтузиазму, с которым он отозвался на отчаянный призыв Мухина.

— Мне плохо, Марксэн, — пробубнил Иван и лишь после этого догадался снять респиратор. — Мне плохо, — повторил он противным замогильным голосом, не оставлявшим сомнений в тяжести переживаемого им момента. — Мне мерещится вся­кое. Вокруг люстры летаю. И-эс-эс — как в нашей энциклопедии... Мне очень плохо. И страшно. Я боюсь, Марксэн, я очень боюсь...

— Так! — решительно прервал его Ляпунов. — Ты, брат, допился. Delirium tremens в натуре. Капни в стакан воды нашатыря, употреби это — ив постель. Главное, про­держись до моего приезда! У тебя выпить есть чего?

— Шампанское... водка... коньяк... ликер «Адвокат»... — зачем-то стал Мухин перечислять на память содержимое бара.

— Ни к чему без меня не притрагивайся! Через полчаса буду. Ничего, я тебя в два счета поставлю на ноги!

Когда Ляпунов вошел в незапертую квартиру, Мухин по-прежнему сидел у телефона; на шее у него болтался респиратор.

— Мне плохо, Марксэн, — сказал он все тем же противным голосом, будто про­должал телефонный разговор. — У меня такое состояние... Там в комнате богатырь... так вот, ощущение, будто он колет меня своим копьем... или плашмя бьет, как милиционер дубинкой... Я, Марксэн, из милиции бежал...

— Нашатырь принимал? — спросил Ляпунов строго.

— Нет...

— Зря! — Ляпунов повел глазами и, на беду Мухина, приметил на стене аптечку. — Я тебе накапаю, — радостно закричал он, обнаружив пузырек с нашатырным спиртом, — как новенький будешь, глянцем покроешься!

Мухин принял стакан и механическим движением опрокинул его в себя. Вслед за этим внутри Мухина зажглась звезда. Она стремительно расширилась, и не объяснить было, как она помещается в столь малом объеме. Распираемый звездой, Иван подскочил и, мыча, подобно быку, получившему профессионально выверенный удар, на­ летел на стену. Марксэн увернулся от него и принял надменную позу тореадора.