Очередь

Все эти невеселые откровения Глинчик излагал, не прерывая рисования, не повышая голоса. Время от времени он вежливо спрашивал: «Ничего, что я так грубо, без прикрас? Вы сами просили ясности. Да и времени в обрез. Я должен как можно скорее доставить Глинке отчет о сокрушительном начале переговоров».

21

Переговоры шли ни шатко, ни валко. Не было смысла разгонять их быстрее выздоровления Римы. Известия о ее самочувствии каждый вечер приносили гонцы. Они уходили и возвращались на дачу по четкому графику. Каждый поддерживал связь с авторитетом в какой-нибудь части города. А по пути один забегал справиться о здоровье Римы, другой нес на дачу чемодан продуктов, третий – дрова (из дачного дровяника их не брали, по убыли хозяева могли догадаться о самовольном вселении авторитетов).

Спокойно жилось на даче. Даже ее снабжение и обслуживание авторитеты не доверяли рядовым стояльцам. Может, оберегали себя от сумбура и нервозности их посещений. Стихию очереди не пускали и в окрестности дачи. Из высоких окон толстостенного терема учетчик не видел посторонних. Только однажды заметил во дворе Немчика. Паренек шел вверх по склону, внимательно глядя под ноги. Учетчик хотел выйти, поздороваться, перекинуться словом с тем, кому был неизменно рад, но авторитеты обступили учетчика и стали отговаривать. Оказалось, Немчик был занят весьма ответственным и срочным делом, водной разведкой. Выяснял, куда исчез ручеек с холма. До сих пор тонюсенькая водяная жилка стекала в бак-накопитель рядом с дачей, из него авторитеты брали воду. Если ключ полностью скрылся в подземном русле и Немчик не найдет нового выхода на поверхность, то гонцам придется носить на себе еще и воду из колонки. А колонка далеко от дачи. Переутомление дополнительными нагрузками неминуемо скажется на качестве основной работы гонцов. Разве можно хрупкого, утонченного Глинчика, способного молниеносно и виртуозно зарисовать любой момент переговоров, навьючивать, как животное, флягой с водой. Но не авторитетам же на это отвлекаться от переговоров!

Учетчик тесно общался с Немчиком еще в подвале, но не знал, что маленький шахматист был также знатоком водяных жил. Природа щедро его одарила. Однако вместе с подавляющим большинством стояльцев он был обречен сгинуть в очереди, стать отсеянным соискателем вакансий. Какая разница, вышлют его на этап или выбросят на крышу! Яркие разносторонние таланты очереди гасли при ничтожных шансах быть востребованными городом.

Читая донесения гонцов об улучшении здоровья Римы (она уже выходила на крыльцо дома погреться на солнышке), видя, как подаренный авторитетами вместительный рюкзак наполняется учетным инструментом, мимоходом замечая в отражениях стекол серванта на даче, что остриженные в болезни волосы отросли, учитывая, наконец, что и одежда теперь была старая, удобная от многолетней носки, учетчик чувствовал близкое расставание с городом, но все еще медлил ставить подпись под письмами служащим. Сначала он хотел исправить текст.

Он знал от Глинчика, что авторитеты достигли на переговорах своих главных целей. Учетчик решил добиться уступок в других вопросах. Пусть у него недостало умения выторговать бригаду батраков (он огорчался этому почему-то гораздо меньше болеющих за него гонцов), пусть ему самому придется уговаривать Риму оставить город, но он не покроет себя позором огульных обвинений. Подвальный секретарь оклеветал учетчика, авторитеты по сути предлагали ответить тем же, уподобиться клеветнику. Рыморь давно отучил учетчика от плоского ребячества, эхом отвечающего на дурака «сам дурак». Как говорил бригадир, вранье на вранье не каркает и воронье, если вслушаться. Поэтому учетчик не мог примириться с упрощенной трактовкой общегородской смуты. Он вписывал вставки на полях и между строк, черкал письмо в упорном поиске взвешенных формулировок. С одной стороны, он пытался усыпить болезненную мнительность авторитетов, их панический страх прогневить кадровиков. С другой стороны, хотел дать понять кадровикам, самоуверенным городским штатникам, что именно они, а не кто иной, стали первопричиной возникших недоразумений и бед.