Очередь

— Это всегда звучит оптимистично, особенно в устах доктора. Уж вы простите старику эту, может, неуместную язвительность.

Его манера, спокойствие, отсутствие в речи жаргона, похожесть разговора на прошлые мирные беседы со Стасом тянули Ларису к этому «старику», как он сам себя отрекомендовал. Ей захотелось поговорить с ним один на один, посидеть не в машине, не на скамейке на виду у всей очереди, не в ресторане и даже не на траве у кустов, рядом с рекой. Ей захотелось посидеть с ним где-нибудь дома, в глубоких креслах, глубоких-глубоких, чтоб спинка была выше головы. Она бы курила сигарету, он бы дымил трубкой, между ними стоял бы столик, на нем доска и фишки с буквами, и играли бы они в «скрэбл», и печенье — лучше солененькое, и никакого алкоголя, никакого коньяка, вермута, ликера или, черт его знает, что еще исхитрилось придумать человечество для игр и бесед. Алкоголь неминуемо сбивает течение беседы, с ним вторгается что-то чужое, подогретое другим, не своим теплом, исчезает первозданность отношений, пропадает искренность.

— Да, Нарциссовна, еще бы коньячку для полного набора, для законченности данного натюрморта и придания разговору душевности.

— Назаровна я, Валерий Семенович, Назаровна, а не Нарциссовна.

Все засмеялись.

— Да ладно. Было бы здоровье.

— В мечте у Валерия Семеновича есть, безусловно, большая правда. Натюрморт был бы полноценнее и элегантнее, да и отвлеклись бы мы от свалившейся на нас необходимости.

— Эх, мужчины, мужчины! По-моему, вы горячитесь. Пейте кофе, ешьте бутерброды и не проказничайте. Отдыхайте.

— Своеобразное назидание, Лариса Борисовна.

— А что, Лариса, разве мы не отдыхаем? Сидим, бездельничаем, на воздухе, никто нас не дергает, надежда только на себя. Иначе — работа, шум, гам, суета, оперативность, потеря здоровья, слуха, сил. Плохо. А тут тихо. Покой.

— От естественной нормальной работы, — сказал Дмитрий Матвеевич, — да если еще и удачливой, здоровье не убывает. Хорошая работа — единственная защита от душевного дискомфорта.

— У нас есть рентгеновский аппарат в больнице, который, если на нем не работать, портится. Но когда постоянно в действии — все в порядке. Машина в гараже от пустого стояния дряхлеет, часы, лежащие долго без завода, отказывают.

— Откуда это у тебя, Борисовна, у естественника, такой технический подход? Все кончается, чем не пользуются. — Валерий осклабился, как бы вспомнив что-то.

— Почему технический? В медицине есть такое понятие — атрофия от бездействия.

— Надо учесть. Я всегда это подозревал. Чтобы быть здоровым и полноценным, надо упражняться.

И опять потекли банальности.

Дмитрий Матвеевич. С одной стороны, я против культа здоровья. Меня раздражает эта душевная потребность физиологической целесообразности, когда все для пользы тела. Курить нельзя, пить нельзя, тренироваться нужно, ходить необходимо. Этого нельзя, того нельзя, с этой живи, с тем не живи. Быстро умрешь, плохо умрешь. Нельзя же жить в расчете на смерть, надо жить в расчете на жизнь. А? Сомневаетесь?

Валерий Семенович. Некоторые ваши рассуждения мне приятны. Но ведь любовь временна… Я вообще никогда не сомневаюсь. Сомнение, знаете ли, я считаю недостаточностью мышления.

Дмитрий Матвеевич. Хм. По поводу сомнений, пожалуй, лучше не спорить. А что временная… Но разве жизнь не временна? Да и быстротечна. Все бросать — пробросаешься.

Лариса Борисовна. Да вы совсем не про то! Мы — про культ здоровья. И вы были сначала правы, а сейчас куда-то унеслись, и я в толк не возьму, куда.

Валерий Семенович. Культ здоровья? Совсем неплохо. Конкретное полезное дело. Хотя бы для себя, хотя бы для других.

Дмитрий Матвеевич. Культ здоровья, согласен, хорошо. Здоровые люди чаще улыбаются. Между тем в наличии у нас — явный дефицит улыбок, вроде бы нет в них необходимости, железной целесообразности. Главное противоречие — целесообразность не делает обязательной улыбку, а без здорового тела она редка. Хочу улыбку.

Валерий Семенович. Да что нам улыбка! Надо дело свое делать лучше. Профессионализм нужен, не улыбка. Платите мне хорошо, и я вам знаете как улыбаться буду!

Лариса Борисовна. И удобства мне личные нужны для улыбки…

Валерий Семенович. Сейчас вон тот юноша включит свой маг с поп-музыкой, и все вы сразу заулыбаетесь.

Лариса Борисовна. Уж конечно. Так громко, что я вообще ничего не воспринимаю.

Валерий Семенович. Он тебе музыку дает. Образовывайся, старуха. А ты от культуры, как лошадь от волка, шарахаешься.

Дмитрий Матвеевич. Музыку! А если я ему свою музыку заведу, что он мне ответит?

Валерий Семенович. Ничего. Пожмет плечами и скажет, что это, может, и хорошо, но давно отжило. «Нам песня строить и жить помогает». А стало быть, музыка должна быть громкой, ритмичной, зовущей двигаться, делать все вместе со всеми, подчиняться ей.