Очередь

— Я же — напротив. Сейчас жена должна подойти, сменить меня. Если у вас в машине есть еще место, был бы вам признателен. Мне тоже нужно в ученый совет, но в свой. У нас, скорее всего, разные советы, разные ученые.

— Разумеется! Одна еду. Не отвезу, так вывезу. Первый километр проехали молча. Ларисе очень хотелось вновь начать какую-нибудь размеренную, безликую беседу, почему-то ласкающую ей душу, но не могла найти тему. Возможно, он тоже.

«Ну совсем дед. Заговорил бы наконец. Гуманитарии должны быть подвижнее». И как бы в ответ он начал:

— Смотрите, вон шланг протянут через улицу и место переезда через него обложено досками. Чтоб не раздавили его. Видите?

— Вижу. И все равно все едут вокруг, чтобы не на доски.

— Вот и я об этом. Почему так?

— Боятся гвоздей в досках.

— Но они же специально для машин положены. Охраняют шланг.

— Безобразие, конечно. Штрафовать надо.

— Штрафы не помогут, Лариса Борисовна. С детства необходимо приучать не делать другому того, что ты не хочешь, чтоб делали тебе. А штрафы…

— Между прочим, мы с вами фактически и практически незнакомы. Больница не в счет. Даже имя узнала не от вас, а окольным путем.

— Виноват. Молод. Исправлюсь.

— Учтите на будущее. Ход за мной.

— Виноват. Виноват, Лариса Борисовна. Когда мы начали говорить, я вспомнил первую встречу и сейчас завязал беседу на паритетных началах. Итак, как известно, меня зовут Дмитрий Матвеевич, и еще раз прошу прощения за, я бы сказал, мою некорректность. Меа кульпа — моя вина.

Возникла небольшая пауза.

— Скажите, Дмитрий Матвеевич, а вы машину водите?

— У меня была машина. Но вот уже лет десять я безлошадный. Позабыл про машины. У меня был еще «Москвич», самый первый, маленький, послевоенный. Сейчас решил восстановить свой статус лошадного хозяина.

Они остановились на перекрестке перед светофором. Долго, очень долго не давали зеленый свет. Регулировщика не было. Все машины стояли.

— Смотрите, Лариса, всем ясно, что светофор испортился, а никто не едет. Кому-то надо быть первым. А первому страшно перейти границу дозволенного.

— Это как новая операция. Придумана, описана, экспериментально проверена, а на человеке впервые страшно делать. Потом кто-то первый… И как плотину прорвало. Так с пересадками сердца было. Барнард сделал первый, а уж…

Тут плотину прорвало, и они поехали.

— Уж который раз я слышу ваши сравнения. Вы действительно живете своей работой?

— А чем еще? Ребенок, работа — и все. Еще муж, который вечно напрягается какую-то новую формулу создать, а все было, все было, все банально. Вот и остается лишь работа да судьбы ближних…

— Да, вы правы. Пожалуй, нет ничего другого для нас. Собираясь выйти из машины, Дмитрий Матвеевич поблагодарил, поцеловал руку и сказал:

— Вы удивительно приятная женщина, Лариса Борисовна. Редко встретишь сейчас женщину, занимающуюся делом. Не занятую, а занимающуюся.

— Дмитрий Матвеевич, не говорите банальностей.

— Банальность — она потому и банальность, что так оно и есть. Наше знакомство, если вы помните, было не очень приятным, и я сожалею, что контакты тогда оборвались. Много времени потеряно. Спасибо еще раз. До свидания. Вы мне действительно удивительно симпатичны. Простите за банальность, но я вам уже говорил… — Он засмеялся, и его нарочитая степенность и старомодность вдруг отлетели прочь. Он стал выглядеть и моложе, и прямее, и крупнее — уже не дед, а зрелый мужчина с красивой седой головой.

Лариса поглядела вслед: высок, строен, прям, походка легка…

Машина медленно отъезжала от тротуара. Лариса в размеренном темпе, без волнения, смятения и сожалений стала думать об очереди. Здорово она запуталась в этой очереди! Куда эта очередь вынесет, с какой прибылью, с какими убытками? Она попыталась сосредоточиться на Стасе, но представляла его только спящим. Она пыталась вспомнить его молодым, утренним, веселым, легким, обаятельным, добрым, милосердным, но могла только произнести эти слова про себя. Она представляла его себе только спящим.

Переключилась на Колю, но опять никаких эмоций, кроме тревоги, не возникло.

Затем вспомнила недавно прочитанную статью об эмоциях. Автор писал, что возникают они лишь при незнании, неумении, непонимании. Эмоция страха появляется у хирурга, когда он не знает, что делать, не понимает, не умеет. В противном случае — делает. Эмоция любви сохраняется, пока человек еще загадочен, не раскрыт полностью, непредсказуем.