Очередь

— Везет так везет — по всем фронтам. Ладно, пойдем в машину.

Мужчины по-прежнему сидели и молча курили, выпуская дым каждый в свое окно. Лариса убрала импровизированный стол, поставила спинку сиденья на место, в изначальное положение. Уселись крепко, устойчиво, надежно — приготовились к спокойной беседе.

Однако ни беседы, ни конференции уже не получилось. Сидели, молчали, курили, смотрели. Ушло нечто, дававшее повод, стимул порожним, высокоумным словопрениям. На самом деле их волновало, наверное, лишь одно. За этими разговорами они прятались от осознанной нелепости потери времени. Может, наступила пора подумать? Нет, рано, пожалуй. Или все это фантом, и все лишь мнится им? Ведь если мышки, реально существующие мышки, представились фантомом пьяной психики нормального человека, если реальные мышки могут быть приняты за симптом, почему бы реальную ситуацию не спутать с игрой воображения?

Кто-то из них, не исключено, так и думал. Молчание затянулось. Они устали не от стояния, не от машинного сидения — они устали от пустых разговоров, которые, возможно, еще возобновятся с не меньшим задором и силой.

А что же еще делать здесь?

У Ларисы сегодня тяжелый день: и разговоры, и Стас с утра был пьян, и… Лариса перебрала весь день, но остановилась в мыслях только на Стасе. Она снова стала подогревать свое раздражение, но далеко в этом желанном размышлении не преуспела — подошел Кирилл, сунул нос в окно:

— Послушайте! Барри Уайт.

Он поднес к окну маленький магнитофон, и раздалась ритмическая музыка, потом включился мягкий низкий голос. Музыка действительно затягивала, призывала к движениям, побуждала танцевать. Лариса почувствовала, что она засиделась, что давно пора покончить с малоподвижностью, или, по-научному, гиподинамией. Какой-то мягкий ударный инструмент мерно отстукивал ритм. Дима еще немного помолчал, потом рассмеялся и сказал:

— Послушайте! Я слышу шум машин. Они едут к нам, сюда, в эту очередь! Ведь скоро запись. Что смолкло веселье при музыке такой?

И Лариса опять услышала Стаса. И в этом услышала Стаса.

Будто снова вселили в них силы. Все бурно заговорили, кто-то предложил потанцевать. Всего пять человек, а шум подняли…

— Да что ж вы не слушаете?! Это ж Барри Уайт! Музыку послушайте! — Кирилл призывал их к культуре, к наслаждению, а им бы только танцевать.

— Вот видишь, Томик, здесь не хуже, чем у вас на банкете. — Лариса вылезла из машины. Ноги уже начинали двигаться в заданном ритме. Она понимала, что танцевать здесь вроде и неудобно, но очень хотелось. Подошло бы еще человек десять, и сладился бы дансинг.

— Девочки, сейчас бы коньячку немножко. — Валере, по-видимому, для полного комплекса ощущений необходим был весь стандартный набор примет и признаков компании и веселья.

Но все кончилось до обидного быстро. Пришел хозяин магнитофона и сказал, что ему надо «отъехать по делам». Однако сохранившийся деятельный настрой побудил Валерия провести перекличку.

Процедура эта прошла в состоянии уже традиционной эйфории, к тому же еще и подогретой ритмами африканских боевых троп. Впрочем, может, к этим тропам музыка никакого отношения не имела, но так ее обозначил Дмитрий Матвеевич.

Сам он тоже решил потолкаться среди своих коллег по первой сотне. Там надежд больше, и они не в пример реальнее, чем у его новых друзей, хотя и в третьей сотне шансы были не призрачны. Возможно, что и настроение там поэтому было серьезнее, не столь легкомысленное. Впрочем, неизвестно, что порождает в людях легкомыслие, а что — серьезность. Перед отходом Дима отвел Ларису в сторону:

— Лариса, не могу ли я вас ангажировать в первый же свободный день после завершения этого нашего совместного искуса на посещение дворянского собрания?

Лариса беспричинно, как двадцать лет назад, расхохоталась:

— Точнее! Что вы имеете в виду?

— Дом ученых, натурально. Что для меня дворянское собрание?

— Любимое место моего мужа. Внизу, в буфете. Интеллигентная беседа — он так считает — в своей компании, по месту нахождения, бокал прекрасного вина, а если нет, то пива.

— Так что? Неудобно?

— Не очень. Сидят, пьют, треп идет. — Лариса вдруг, в настроении, которое создал неведомый ей Барри Уайт, снова засмеялась. — Идет. Договорились. Играть так играть. Беру у подруги платье, парик и темные очки. Что там Барри Уайт! Товарищ Глинка нам сочинил: «Веселится и ликует весь народ…»

— Ну, мы, надеюсь, обойдемся и без железной дороги. Может, и без машины — с ней вы и вина не пригубите.

— Посмотрим, но не думаю. Я к ней привыкла. Для меня сейчас любой поход без машины — всесветная проблема.

После переклички Лариса подошла к Валерию и спросила, позволяет ли обстановка на часок съездить в город.

— Думаю, что и на два можно. Я тоже, пожалуй, оторвусь. Вот только с Кириллом переговорю. А ты куда?

— Мне в ученый совет нужно, кое-какие документы отдать и взять всякие бланки и анкеты. Диссертация же на подходе. А потом — больница. И все. И сюда. Может, в магазин, правда, заскочу.

— А чего поеду я, собственно? Останусь здесь.

Вновь подошедший к концу разговора Дмитрий Матвеевич робко, вроде бы робко, сказал: