Очерки из будущего

Теодор был истинным ребенком своего века, жаждущего аплодисментов, чтобы не признать право Китти требовать, чтобы он отличился. Он посмотрел на Тома, все свободное время которого уходило на обучение карикатуре и наброскам персонажей, и который, как все говорили, непременно займет самое достойное место в штате Смеха. Он видел, как проницательный взгляд невысокого старого рабочего постоянно оценивал окружающую его обстановку – подозрительный взгляд, которым Патриций следил за вялыми движениями Теодора, чтобы проверить, правильно ли бригадир отмечает их, и скрытое беспокойство, с которым бригадир, в свою очередь, наблюдал за настороженностью "старика"; необычное безразличие самого Теодора, вдруг переодевшегося в рабочий костюм из темно-синей фланели. Если что и казалось бедному Теодору хуже, чем мысль о кинжалах и подземельях, так это то, что ему придется работать все свободные часы, вместо того чтобы отправиться развлекаться на яхте, да еще и нести в рабочее время бремя непрестанных мыслей о заветном стремлении. Он с грустью признал, что Том, так искренне принявший эту суровую дисциплину, имеет больше прав на улыбки красавицы; и тут он с болью вспомнил, как всего три недели назад Том сказал Китти, что только он один из людей двадцатого века может знать значение слова "раскаяние", когда подумал, что его пришлось уговаривать, чтобы он отказался ради нее от "предполагаемого восстановления", и упустил возможность всей своей жизни, не поспешив положить к ее ногам первые плоды своего честолюбия. С тех пор Теодор был совершенно уверен, что у Китти мог быть Том, и он чувствовал себя так, как, должно быть, чувствовал себя скромный юноша былых времен, когда ему и бедности предпочли соперника и богатство. В его сознание закралась коварная мысль, не связана ли эта речь Тома с растущей страстью Китти к индивидуальности, и на одно мрачное мгновение он подумал, что, возможно, если Том – враг с кинжалом, то у него самого есть очень хорошее оружие… Но эта мысль оборвалась, когда он заметил напротив твердую руку и безошибочный взгляд, а с другой стороны, когда Том поднял голову с дружелюбной улыбкой, которая вернула ему исконную доброжелательность этого милого паренька. И в самом деле, вечером он оказался в студии Тома на Русском холме и спросил его совета по поводу всего этого дела.

Это была аскетичная студия. Том не очень-то стремился к уюту, и хотя у него была прекрасная и дорогая коллекция рисунков, а также несколько картин и слепков, среди которых было больше склонности к причудливому и гротескному, чем к тому, что он называл "красивым". Красота комнаты заключалась в ее окне, из которого открывался вид на благородные башни и деревья на Телеграфном холме напротив, и колоссальную золотую статую на гребне, символизирующую крайний Запад, протягивающий руки к крайнему Востоку, чтобы соединиться, наконец, в круге человечества во всем мире. Конечно, с Русского холма фигура не видна полностью, но даже вблизи она производит впечатляющий и величественный эффект. Копия, высотой не более десяти футов, на восточном конце одной из террас внизу, напротив аналогичной копии на западном конце, соответствующей фигуры из гавани Йеддо, дает прекрасное представление об эффекте и назначении статуи.

Когда я был совсем юн, в Сан-Франциско излюбленным пределом для поездок на яхте было расстояние в пятнадцать миль или около того, на котором обелиск приобретает свои правильные пропорции.

Мы обычно выбегали из дома после школы, стремясь добраться до этого места к закату, а затем отдохнуть, плавая в слабом западном свете, который красил наши шелковые паруса, и наблюдать, как очертания величественной фигуры тают и растворяются в костре из горящего золота, когда на нее падают лучи заката, а затем, когда солнце опустившись за горизонт Сан-Франциско, она вновь обретала свои очертания, бледно-золотые на фоне розовеющего неба на востоке. А тем временем закат освещал наши полупрозрачные паруса и заливал мягкими потоками фиолетового, янтарного и малинового света девушек, которые сидели, изящно накинув плед на голову и плечи, защищаясь от легкой прохлады этого часа, и откидывались назад с задумчивыми лицами. Затем солнце садилось, и яхта мчалась домой, в то время весь путь перед ней, все более бледнеющий силуэт статуи на фоне темнеющего неба или, иногда, на фоне желтого, разливающегося лунного света, протягивала свои благосклонные руки. Ах, ну что ж, мы все были молоды, и многие из нас выходили посмотреть на статую на закате, и иногда лишь вдвоем.

Помимо этого прекрасного окна, в комнате Тома был превосходный образец старомодного камина, на который так повлияли художники, где он мог жечь дрова, выключив электронагреватель. Усевшись в кресло со своей трубкой, он безудержно хохотал, когда ему изложили дело безутешного влюбленного, и клялся, что Тедди и Китти еще доведут его до смерти, но после того, как он насмеялся, он очень серьезно спросил Теодора, что тот думает делать.