Затем молящаяся обращается к Деве Марии, прося Ее о предстательстве и о достойном причащении. По замечанию С. Кантелли, для епископа Ансельма евангельской основой признания заступничества Приснодевы как необходимого условия достойного причащения служил отрывок из Евангелия от Иоанна, в котором Христос вверил Деву Марию апостолу Иоанну (
Завершается молитва исповеданием веры в истинное присутствие Тела и Крови Христовых в Евхаристии: «Верую и исповедую, яко сей святейший хлеб содержит естество животворящей Твоея плоти и славу, юже ты составил и приял сообразно Духу освящения во чреве Девы Матери от плоти Ея. Ты, Христе, Единородный Сыне Отчий соедини себе [плоть сию во единстве лица [Твоего]… Вем бо, Господи Иисусе Христе, яко ты, седяй на небесех, пребываеши в сей гостии неизменным и непостижимым образом не токмо человекам, но и ангелам, и содержиши Себе всецело под сими знамениями и видами хлеба»[239]
. Не исключено, что епископ Ансельм намеренно стремился подчеркнуть реальность присутствия Христа в Евхаристии, имея известия из Франции, где распространялось еретическое учение Беренгария Турского о символическом понимании причащения. Вместе с тем в тексте Ансельма нет упоминания о пресуществлении (В связи с приведенным отрывком невольно вспоминается византийская молитва перед причащением, автором которой был св. Иоанн Златоуст, который также ограничивался простым исповеданием веры в реальность присутствия Тела и Крови Христа в Святых Дарах: «еще верую, яко сие есть Тело Твое, и сия есть Самая честная Кровь Твоя».
В византийской литургической традиции – особенно в связи с полемикой против монофизитства – также очень часто подчеркивалось то, что Тело Христово было воспринято Им не внешне, не призрачно, а реально и материально от Приснодевы. В Акафисте, шедевре византийской богородичной гимнографии первой половины VII в., эта идея выражена наиболее ярко в наименовании Девы Марии «одушевленным храмом»: «Поющее Твое Рождество, воспеваем Тя яко Одушевленный Храм, Богородице, во Твоем бо чреве обитал содержаяй вся рукою Господь». Именно эта идея выражена Ансельмом на сухом латинском языке. Конечно, поскольку греческого языка он не знал, нет никаких оснований предполагать, что Ансельм был знаком с византийской литургической традицией. Однако его молитвы вдохновлялись тем же Преданием древней Церкви, которым вдохновлялись Георгий Писида и Роман Сладкопевец. Завершалась молитва Ансельма особым прошением о даровании достойного причащения: «Посему даруй, Господи, да не будет мне [причащение] в суд и во осуждение, но в превечную радость спасения, да во время благопотребно приведет мя от века и сподобит достигнути отечества Твоея светлости, да в украшении Его узрю Царя всех веков и волю Господню со всеми святыми твоими ангелы. Аминь»[240]
. Прошение (по замечанию А. Вильмарта) перекликается с третьей молитвой перед причащением Римского Миссала, автором которой является Фома Аквинский. На основании терминологического анализа исследователь пришел к выводу, что прошение написано под влиянием обычной богослужебной Псалтири, ибо молящаяся просит о том, чтобы увидеть «волю Господню» в соответствии с выражением, принятым в ΧΙ в. в Римской, Амвросиевской и Мозарабской Псалтири, а не «радость Господню» в соответствии с Тридентским бревиарием[241].