Очерки из моей жизни. Воспоминания генерал-лейтенанта Генштаба, одного из лидеров Белого движения на Юге России

Епископ Иона, будучи во время революции 1917 года в Москве архимандритом, пострадал от большевиков; был арестован, избит прикладами, и ему сильно повредили голову. Едва выжив, еще больным он пробрался в Сибирь и был в отряде оренбургского атамана Дутова. После крушения фронта адмирала Колчака епископ Иона пробрался в Маньчжурию и обосновался около ст. Маньчжурия.

Мне говорили, что он по грошам собирал довольно крупные суммы, помогал неимущим русским и устроил несколько небольших школ-мастерских, через которые пропускалась молодежь для обучения ремеслу.

Сам он жил в небольшой хате со служкой, и [в ней] была устроена небольшая молельня. Народ приносил ему хлеб, сахар, чай. У него же по целым дням около хаты кипел громадный самовар. Он принимал всех к нему приходящих, выслушивал, давал советы, молился с ними, исповедовал и всех поил чаем. Уходили от него с облегченной душой, с надеждой на лучшее будущее. Популярность епископа Ионы среди казаков, крестьян, рабочих и баб была очень большая. Про него говорили: «Он наш мужик; он все понимает, все разбирает и сердце облегчает».

Не знаю, насколько верно, но я слышал от одного забайкальского казака, приезжавшего в Шанхай с Китайско-Восточной железной дороги (и побывавшего несколько раз на ст. Маньчжурия), что епископа Иону чрезвычайно уважали казаки и крестьяне и на советской территории; было якобы несколько случаев, когда казаки и крестьяне тайно перебирались из Забайкалья в Маньчжурию с единственной целью повидать епископа Иону и у него исповедаться.

Если даже это и неверно, эти слухи лишь подтверждают справедливость рассказов о большой популярности епископа Ионы. К сожалению, кажется, в 1920 или начале 1921 года он заболел тяжелой формой ангины (вероятно, был глубокий нарыв). Доктора не было, и епископ Иона по совету кого-то прополоскал горло керосином. В результате произошло заражение крови, и он скончался в тяжелых мучениях.

В Шанхае я видал нескольких лиц, приезжавших из Харбина. Из разговора с ними, а также из писем генерала Хорвата (жившего тогда в Пекине) я убедился, что мне ехать в Харбин действительно нельзя.

Между тем мне очень хотелось посмотреть, так сказать, внутренность Китая. Поэтому я воспользовался приглашением Елизаветы Николаевны Литвиновой, предлагавшей мне приехать на некоторое время в Ханькоу, где ее покойному мужу принадлежала чуть ли не треть русской концессии, обширные чайные плантации и несколько заводов для выделки кирпичного чая. На Дальнем Востоке русские ее называли «чайной королевой». Она являлась главной благотворительницей по устройству и поддержке русских церквей, по устройству и поддержке самых различных школ. Много она помогала и неимущим русским беженцам.

Вышел я из Шанхая на небольшом, но прекрасно оборудованном английском пассажирском пароходе. По реке Янцзы-Кианг до Ханькоу от Шанхая надо было идти почти четверо суток. Даже по сравнению с такими сибирскими реками, как Иртыш и Обь, Янцзы-Кианг производит потрясающее впечатление. В своей нижней части местами с одного берега другой едва виден. Глубина реки такова, что канонерки и небольшие крейсера свободно доходят от океана до Ханькоу. Дальше же вверх, почти до предгорий Тибета, ходят небольшие речные пароходы и могут проходить маленькие миноносцы.

Пейзаж по сторонам реки совсем не интересен. Тянутся сплошные рисовые поля, прорезанные по разным направлениям каналами, являющимися главным путем сообщения на джонках. Довольно редкие селения с парохода производят впечатление муравьиных куч, настолько они переполнены людьми, живущими в очень тесно построенных одна рядом с другой фанзах (небольших домах-хатах). На реке и каналах около селений целые флотилии джонок, которые для многих семей заменяют дома.

Проходя на пароходе мимо одного из таких селений, мой спутник, английский консул, обратил мое внимание на ловлю китайцами рыбы. Они пускали со своих джонок в воду на привязи бакланов (вид дикого гуся-нырка), у которых на шеях были надеты кольца. Птица ныряет, ловит рыбу, а проглотить ее не может (мешает кольцо). Когда птица вынырнет с вытянутой головой и торчащей изо рта половиной рыбы, китаец притягивает ее к лодке, вынимает рыбу из клюва, бросает ее в лодку, а птицу вновь на привязи пускает в воду.

На двух остановках (названий я теперь не помню), где, по рассказам, славились мастера работами из слоновой кости, я с англичанином ходили смотреть их работу. Работа и мастерство действительно поразительные. Англичанин кой-что купил, но для меня цены были не по карману.