Это невыносимо еще и потому, что речь идет о музыканте, который своими балладами доставил и продолжает доставлять столько радости и наслаждений…
…Сколько раз, знакомясь с биографиями художников, поэтов или музыкантов прошлого, обреченных на страшную нужду, нищету и забвение, я сожалел о том, что живу в иную эпоху и в другой стране. Сколько раз я сетовал на то, что не могу протянуть руку помощи — накормить, пригреть, поделиться кровом. Я готов был отдать им все, что только имел, при этом клял, на чем свет стоит, бессердечных и черствых современников, оставивших мировых гениев без крова, тепла и куска хлеба… Но в начале девяностых я несколько раз был в Америке, в Нью-Йорке, и целыми днями беспечно шатался по Бродвею, старательно обходя грязных и дурно пахнувших людей, просивших подаяние. За все дни я подал только одному из них, считая, что судьба этих нищих — не моя забота, а их соотечественников — американцев, и не я, а граждане самой богатой страны должны бороться с нищетой у себя. Но вот, спустя десять лет, здесь в России, слушая в который раз «Blues Run the Game» и «You Never Wanted Me», я с горечью и ужасом думаю о том, что один из тех нью-йоркских нищих, которые сидели или стояли у дверей дешевых закусочных и, виновато улыбаясь, протягивали мне пластмассовые стаканчики, чтобы я бросил в них монету, вполне мог быть Джексоном Кэри Франком…
Дело дошло до того, что Джексон был вынужден расстаться с самым дорогим, что только у него было, — с пластинками. Многие из них были с надписями бывших друзей. «Бывших», потому что все они были убеждены в том, что Джексон Франк давно мертв.
А он был жив. Еще жив! И продавал свои пластинки, чтобы как-то прокормиться. Продавал за гроши. (В Лондоне стоимость оригинального LP Джексона Франка не менее 500 долларов. В Москве он бы стоил в два раза дороже, если бы вообще появился). В конце концов, нашелся человек, который отчасти спас нашу репутацию. Некто Джим Эбботт (Jim Abbott), житель Вудстока. (Не того, знаменитого, в котором прошел фестиваль, а другого).
В 1983 году Эбботт находился в командировке в Нью-Йорке и в один из дней зашел в магазин подержанных пластинок, где наткнулся на пластинку Эла Стюарта с автографом:
Эбботт спросил у продавца, кому принадлежала пластинка и что бы значила эта надпись, но тот ничего определенного ответить не смог, кроме того, что пластинку принес какой-то бродяга, который иногда сюда заходит. Эбботт еще несколько раз наведывался в магазин, но Джексон, как назло, больше не появлялся. Разумеется, о том, что упомянутый бродяга и есть сам Джексон Франк, не могло прийти в голову Джиму.
Спустя два года Эбботту попался сборник Джона Ренборна «So Clear», куда вошла версия все той же «Blues Run The Game». Джим купил пластинку, и она еще больше подогрела интерес к канувшему в безвестие автору великой песни…
Прошло еще несколько лет, и Эбботт обнаружил упоминание о Джексоне Франке в биографии Пола Саймона. Через любителей фолка Эбботт узнал о том, что Джексон жив и что он страшно бедствует. Каким-то образом Джим раздобыл телефон Франка и позвонил ему. Неизвестно, каковы были первые слова Эбботта, как реагировал Франк и вообще о чем они говорили, известно только, что Эбботт решил привезти бывшего фолксингера к себе в Вудсток, чтобы помочь ему устроиться в жизни. Он выехал в Нью-Йорк за Франком, которого до сих пор видел только на обложке его знаменитого альбома тридцатилетней давности.
«Когда я приехал, чтобы встретиться с ним, то увидел грузного парня, который шел по улице хромая, и подумал, не он ли? Я остановил парня и обратился: «Джексон!» И это оказался он. Мое первое впечатление было — «О, Боже!..», — настолько он был неопрятен и растрепан! Франк не имел ничего, и это было ужасно.
Мы пошли в кафе, позавтракали и возвратились в его комнату, вид которой заставил меня заплакать. Передо мной был пятидесятилетний человек, но все, что у него было, кроме имени, — это несколько развалившихся старых чемоданов и пара треснувших стаканов… Он попробовал спеть для меня «Blues Run the Game», но его голос оказался угробленным».
Итак, Эбботт решил забрать Джексона в Вудсток. Но вот напасть! Перед самым отъездом случилась новая беда. Джексон сидел на улице, напротив дома, как вдруг в него кто-то выстрелил. Пуля попала несчастному прямо в глаз и засела там. Врачи не рискнули ее удалять, так что Джексон, ко всему прочему, теперь еще и ослеп на один глаз…
В Вудстоке Франк жил в небольшой однокомнатной квартире. Его здоровье всегда оставалось крайне нестабильным. Ожоги, полученные в детстве, давали о себе знать, а ноги отказывались ходить. Кроме прочего, в организме происходили нарушения, отчего он страшно располнел. Стараниями Эбботта он получал кое-какие деньги за переиздание альбома. Джексон пытался даже что-то сочинять, и у него с Эбботтом было намерение записать альбом и издать его в небольшом частном издательстве…[100]