Очерки об англо-американской музыке. Том 1. Фолк-возрождение, книга первая: Отцы-основатели

Мы уже проследили за тем, как из среды почитателей Лонни Донегана и скиффл выделились несколько гитаристов, которые двинулись к народной музыке, смогли овладеть сложными техническими приемами и синтезировать музыку разных времен и народов. Удивительно, но той же дорогой проследовал и исконный американец — Сэнди Булл. Он не приезжал в Лондон, не обретался в местных фолк-клубах, не путешествовал по дорогам Ирландии и Шотландии и, скорее всего, до середины шестидесятых ничего не знал об опытах Дэйви Грэма и Виза Джонса. Тем не менее, Сэнди Булл проделал в Штатах то же самое, что в Британии отцы Фолк-Возрождения, и за это его даже называли «американским Дэйви Грэмом», что было не только не справедливо, но и неверно.

Сэнди Булл (Alexander «Sandy» Bull) родился в Нью-Йорке 25 февраля 1941 года. Его родители вскоре разошлись и маленький Сэнди оказался с отцом во Флориде, в городе Делрей Бич, неподалеку от Майями. Жили они возле стадиона, откуда постоянно доносились военные марши с захватывающими звуками волынок и барабанов. После победного окончания второй мировой войны подобные марши раздавались в то время отовсюду. Маленький Сэнди был захвачен этими звуками, а барабаны и волынки стали его первым музыкальным пристрастием. Все время он проводил за импровизированными барабанными установками, пока отец, как всякий нормальный человек, не запретил это невыносимое увлечение. Тогда Сэнди взял гитару.

Позже он вспоминал, что его первым кумиром был кантри-певец Джин Отри (Gene Autry)[106]: кто-то из друзей отца подарил восьмилетнему мальчишке пластинки на 78 оборотов с песнями этого «ковбоя». Когда ему исполнилось одиннадцать, отец вернул подростка в Нью-Йорк, и отныне Сэнди рос рядом с матерью. Здесь произошло становление будущего музыканта, и в этом, скорее всего, кроется разгадка его универсальности.

Во-первых, Сэнди стал петь в школьном хоре, репертуар которого включал Баха, Палестрину и даже Орфа; во-вторых, мать Сэнди была профессиональной арфисткой, игравшей в известном нью-йоркском кабаре. Одаренная и разносторонне образованная, она играла все — от старинной музыки до буги-вуги, от Бёрда и Баха до Гершвина, так что Сэнди не надо было далеко ходить, чтобы его слух и память наполнялись и обогащались разными звуками и мелодиями. Весь мир был у него дома, в душе его матери и в ее необыкновенных руках. В будущем, когда Сэнди будет работать над первыми альбомами, он уделит достойное место аранжировкам классиков, которых слышал от матери.

…Арфа — инструмент особенный. С древнейших времен он присутствует в самых разных и взаимонесвязанных культурах. Арфа была в странах Дальнего и Ближнего Востока, в Древнем Египте, с арфой изображался библейский царь Давид, на этом инструменте играли в разных частях Африки и даже в Океании, причем, во всех странах и на всех континентах арфа считалась, и до сих пор считается, исконно народным инструментом.

О Европе, особенно северной, и говорить нечего. До появления фортепиано это был инструмент номер один, равно как арфист был первым музыкантом. В конце концов, клавесин, фортепиано или рояль — это всего-навсего арфа, упакованная в своеобразный футляр, где по струнам вместо пальцев ударяют молоточками. В XIX веке арфа была введена в состав симфонического оркестра и стала там инструментом с наибольшим диапазоном. Берлиоз, Вагнер, Чайковский, Сибелиус, Малер, Сен-Санс, Форэ, Дебюсси, Равель, Берио, Булез — все считали арфу важнейшим инструментом и написали для него немало произведений. Сорок семь струн, натянутых внутри вертикальной рамы, дают звучание столь волшебное, что, однажды услыхав, его уже не забудешь. Арфа, больше чем какой-либо другой инструмент, умеет хранить тайну того, кто на ней играет. Вы ни за что не определите внешность арфиста, если музыкант будет находиться вне поля вашего зрения. Вместо него вам будет представляться ангел.

Вспоминаю, как в парижском метро, поздним вечером, я услышал звучание арфы, исходящее откуда-то из глубины бесчисленных переходов. Этим обволакивающим звукам не было сил противостоять. Они увлекали, подобно мифологическим сиренам. Я поспешил на звук, но, блуждая по коридорам, никак не мог выйти на его источник. Звучание арфы всякий раз уносилось, но тем настойчивее я становился в желании увидеть музыканта. В моем воображении рисовался если не сам ангел, то ангелоподобная девушка, лет семнадцати, в белых полупрозрачных одеждах, со светлыми распущенными волосами, с нежными изящными руками и грустными глазами, полными надежд и чаяний… Когда же, наконец, я отыскал источник волшебных звуков — разочарованию не было предела. За инструментом сидел и некрасиво улыбался грубый, неотесанный с виду мужик, и если бы не арфа, в нем можно было опознать какого-нибудь мясника с ближайшего рынка, но никак не арфиста, извлекающего божественные звуки…