Очерки об англо-американской музыке. Том 1. Фолк-возрождение, книга первая: Отцы-основатели

Зачем Булл решился на повтор гитарной раги из предыдущего альбома? Да затем, что теперь у него был настоящий восточный инструмент, на котором его научил играть Хамза Эль Дин.

Уд — старинный щипковый инструмент, первые сведения о котором относятся к VII–IX векам, считается предшественником европейской лютни. Само слово «лютня» имеет арабское происхождение — «аль-уд» — дерево. Уд имеет короткую «шею», без ладов, со сдвоенными струнами, на которых играют плектром. Одиннадцатиструнный уд, на котором играл Сэнди Булл, имел одну струну не сдвоенную — крайнюю, басовую. Музыкант понимал, что его прежняя «Смесь», сыгранная на гитаре, не дает подлинно восточного колорита, на который способен только уд.

Булл подготовился к новой версии основательно. Он посторил композицию на основе двух тем — «(Sketch of) Lovely Woman» Орнетта Коулмена и «Young Man Who Wouldn’t Hoe Corn» Пита Сигера, из которых и вытекает непосредственно «Blend II». «Lovely Woman» — одна из цикла печальных баллад Коулмена, в то время особенно популярных среди черных обитателей Нью-Йорка. Коулмен исполнял их столь лирично и чувственно, что в нем трудно узнать джазового авангардиста номер один.

Свою композицию Булл начинает тоже печально и медленно. Одинокий уд повествует о событиях, давно ушедших, незапамятных и нездешних. Низы доминируют, лишь изредка пропуская вперед высокие… Прелюдия многообещающая. Булл щипает струны уда, как если бы это был банджо, и инструмент, за свою многовековую историю не знавший над собой такого насилия, подчиняется, покоряется, словно необъезженный арабский скакун, а к середине четвертой минуты уже послушно следует курсу, указанному железной волей музыканта. Но вот ему в попутчики приглашаются легкие барабаны Хиггинса. Билли — тонкий художник, его не надо подгонять, он предпочитает даже немного отставать. Как более опытный странник — он не спешит, бережет силы… В конце шестой минуты, после колоритных низов, на какие способен, наверное, только инструмент с тысячелетней судьбой, неожиданно сменяется ритм. Прислушайтесь теперь к звучанию уда, ставшего еще и ритм-секцией. Теперь он пляшет с ударными, увлекая за собой все прочие звуки, а когда Хиггинс на десятой минуте «включил» тарелки, стало ясно, что танцует женщина! От Коулмена и Сигера не осталось и следа… Ровно на одиннадцатой минуте Хиггинс остался один, давая возможность Буллу молча пофантазировать о дальнейших ходах… Теперь следует прибавить громкости, если только у вас еще есть такая возможность, тогда станут слышны придыхания и посапывания музыкантов, что усилит впечатление, так как перенесет вас в обыденную обстановку бедуинов из нумибийской пустыни, где, кажется, и был записан альбом… На тринадцатой минуте Булл включил уд на полную мощь, и все любители подлинного, изначального акустического звука могут оценить качество этого одиннадцатиструнного монстра. Глубина звучания столь всеобъемлюща, что его легко принять за bass-Fender, который пока отдыхает… Слушая эту мощь и восхищаясь энергией, которую двадцатидвухлетний музыкант обрушивает на нас, невольно вспоминаешь, что в Святой Древней Руси безобидным словом «уд» называли детородный орган… К девятнадцатой минуте Сэнди окончательно скатывает уд на глубокий и внушительный ритм, из которого он уже не выберется до финала этой великой композиции!

Но что дальше? Еще не улеглись страсти, вызванные к жизни психоделическими опытами по соединению звуков нубийской пустыни с печальными гарлемскими мотивами, как Булл переносится в Европу, предлагая версию гавота из баховской сюиты для виолончели. Булл исполняет ее на электрогитаре, накладывая звуки стратокастера на записанный ранее акустический Мартин. Звучание получается столь пространственным, что невольно напоминает орган, наполняющий мелодией стрельчатые своды готического собора. Этим и заканчивается первая сторона пластинки, обладателя которой можно назвать счастливцем.