Очарованные блюзами Скипа Джеймса «Devil Got My Women» и «I’m So Glad», имея на руках заигранную пластинку фирмы Paramaunt и предвкушая, как эти блюзы будут звучать «вживую», Фэхей и его друзья, после долгих поисков, отыскали шестидесятитрехлетнего блюзмена на больничной койке и, по сути, вернули его к жизни[129]
. Они не только записали Скипа, но позаботились о его дальнейшей судьбе: привезли на фолк-фестиваль в Ньюпорт, где блюзмен произвел фурор и стал известен по обе стороны Атлантики, благодаря чему смог получить контракт с фирмами звукозаписи, а рок-кумир Эрик Клэптон даже исполнял его песню и, отдадим должное Эрику, исправно перечислял гонорар нуждающемуся автору[130].Я неоднократно упоминал имена чернокожих музыкантов, которые в середине XX века играли блюзы в городах Америки и Европы, говорил об их влиянии на молодых музыкантов, называл Мадди Уотерса, Джона Ли Хукера, Биг Билла Брунзи, Ледбелли, но не останавливался ни на биографиях этих загадочных личностей ни на том,
Пресловутые колонизаторы XVII века, устремившиеся на Юг Нового Света, так и не смогли сделать рабами коренное население. Индейцы либо гибли от туберкулеза, либо кончали с собой, находясь в неволе. Тогда решили возить рабов из Африки, как это уже издавна делалось в Европе… (Как-то американское рабство заслонило английское)…Вместе с миллионами рабов из разных концов Африки в Америку завозилась и африканская культура. Точнее, завозились тела, некогда принадлежащие этой веселой, жизнерадостной и непонятной европейцам культуре, причем, немалая часть этих несчастных тел гибла в трюмах, прежде чем корабли пришвартовывались к берегу. Разумеется, все бесчисленные разновидности барабанов, бесхитростные погремушки, колокольчики, свистульки, кастаньеты и флейты оставались в Африке, так как на судне во время транспортировки «живого» товара дороже фунта груза были только футы и дюймы полезной площади. Достигшие континента рабы владели лишь памятью об этих инструментах, но и память вскоре напрочь отшибали… Технологии работорговли существовали не одно тысячелетие и были отработаны намного лучше технологий по перевозке и забою скота или ловли рыбы. Чтобы не возникало заговоров, восстаний, очагов неповиновения или недовольства, рабов из разных частей Африки уже на начальной стадии перемешивали, чтобы в одном месте не скапливались соплеменники, могущие между собой разговаривать, так что еще на африканском берегу несчастные представляли собой безликую и безмолвную массу. Подобная селекция строго соблюдалась и на месте их нового обитания. Под страхом смерти рабам было запрещено стучать не то что на барабанах, но и вообще по каким-либо предметам, тем более запрещалось петь, потому что колонизаторы усматривали в этом возможность координации действий невольников. И они были правы, потому что музыка у народов Африки не была предметом наслаждений и удовольствий, но способом сообщений между людьми и племенами. Что касается танцев, то и этот неотъемлемый атрибут африканского быта был напрочь забыт, потому что измученным непосильным трудом людям было не до танцев. У них осталось только то, что было заложено в генах и что истребить можно было только с уничтожением самого тела — пластика, особенная мелодичная речь, восприятие и жажда ритма, близость к природе. Рабам было запрещено даже минимальное образование, а белый, решивший просветить раба, наказывался плетьми… Разумеется, при такой постановке дела от всей африканской культуры не могло остаться и следа. Не то что песни, сам язык вскоре забывался. Навсегда. Единственную речь, которую невольно стали понимать и на которой впоследствии разговаривали рабы, была английской, потому что единственными, с кем эти несчастные могли как-то сообщаться, были эмигранты-англокельты, выходцы из Шотландии и Ирландии, так называемое третье сословие — крестьяне, согнанные со своих земель и оказавшиеся в Новом Свете, бродяги и уголовники, сосланные в колонии, моряки и разнорабочие, обслуживающие работорговцев, занимающиеся перевозкой рабов из Африки, прочие бедолаги, вывезенные из Старого Света, подобно рабам, и теперь живущие здесь без всякого просвета и надежды на возвращение, — словом, все те, кого называли «нищей белой дрянью» (Poor White Trash). У этого сословия не было никаких политических прав, за исключением того, что они могли пить и петь, где и когда им вздумается, и у них не отняли возможность наслаждаться прелестью своей древней культуры. И, надо же, оказалось, что это не так уж мало! Их древние песни и баллады были единственным, что могли слышать рабы-негры, и, конечно, они вскоре сами стали их петь… По-своему, по-африкански, по особенному, вкладывая в услышанное новый смысл, наделяя и без того печальные мелодии, энергией собственных трагедий, добавляя к горьким мотивам шотландских и ирландских изгнанников свою горечь невольников: вот отчего в природе блюзов Дельты всегда незримо присутствует Смерть…