Очерки об англо-американской музыке. Том 1. Фолк-возрождение, книга первая: Отцы-основатели

Южные деревья изнывают от странных плодов.
Кровь на листьях, кровь на корнях.
Черные тела качает южный бриз,
Странные плоды висят на тополях.

Пасторальные сцены обходительного Юга:

Глаза — навыкат, искривленные рты…
Аромат магнолий, свежий, бодрящий,
И вдруг — приторный запах плоти горящей.

Голодному воронью — это пища, черные плоды.

Дождю и ветру — есть что сгноить.
Солнце торопится их иссушить,
Дерево — сбросить, оземь разбить…
Странно-горький урожай плодов беды…[132]

На благодатных для урожая южных плантациях скапливалось огромное количество черного населения. Они жили обособленными колониями, будучи страшно бедными, почти не перемещались, и между плантациями совсем не было сообщений. В этих мрачных замкнутых обитаемых пространствах могла вариться только внутренняя культура, где испольщики обменивались только тем, что им передавалось по наследству от старших поколений, или тем, что каким-то образом доносилось до их слуха.

А до их слуха доносились все те же шотландские и ирландские баллады, которые везли с собой все новые волны беженцев, особенно после войн и страшных неурожаев середины XIX века. Это были все те же печальные повествования, близкие и понятные чернокожим, к тому же, за этими песнями слышались странные молитвы о Распятом заступнике и Его тихий, ненавязчивый зов, обращенный к ним: «Приидите ко Мне все труждающиеся и обремененные, и Я успокою вас». Так что вчерашние рабы становились христианами, в основном баптистами. Рабовладельцы не только не противились их религиозности, но насаждали ее, конечно, в целях вовсе не богоугодных.

…Вспоминаю эпизод из старого кинофильма «Петр Первый»: поутру, перед завтраком с предписанным государем «кофием», старый бородатый боярин вышел проверить, как идут дела на хозяйстве. В накинутой на плечи роскошной шубе, в окружении челяди, он выходит во двор, спускается в подвал, затем поднимается, мимоходом ловит курицу-несушку: щупает, полна ли яиц? Разочарованно отпускает пустую птицу прочь… А вокруг — дым коромыслом — во всех углах трудятся крепостные: десятки, сотни… Всех их старый боярин неспешно обошел, всем сказал одно и тоже: «Работайте, работайте! Бога не забывайте!»…

Как и в крепостной России, религиозность измученных непосильным трудом невольников проявлялась не столько в философском осмыслении земных подвигов Христа и Его апостолов, сколько в эмоциональной стороне евангельских преданий: они страдали так же, как мучился и страдал их Спаситель. Люди связывали свои страдания со страданиями Сына Человеческого, посвящая Ему песни и баллады. Так родились спиричуэлс.

Никто не знает, как я страдаю,
Никто не знает, кроме Иисуса,
Никто не знает, как я страдаю,
Слава, аллилуйя.

О, Господи, загляни в глубь моего сердца,

О, Господи, загляни в глубь моего сердца,
О, Господи, загляни в глубь моего сердца,
Ты знаешь, когда я прав, а когда виноват.

Nobody knows the trouble I see,

Nobody knows but Jesus.
Nobody knows the trouble I see,
Glory Allelujah.

Oh Lord search my heart,

Oh Lord search my heart,
Oh Lord search my heart,
You know when I’m right, when I’m wrong.

Если сменить тему с религиозной на бытовую, получится самый настоящий блюз…