Очерки об англо-американской музыке. Том 1. Фолк-возрождение, книга первая: Отцы-основатели

У Берта тотчас пропал интерес, и он приготовился отвечать на вопросы, на которые отвечал уже тысячи раз. Первым делом я спросил о его странной фамилии и о том, как все-таки правильно ее произносить? Берт ответил, что его сыновья зовут себя «Янш», так как в Шотландии все говорят именно так. Но мама и сестра Берта всегда произносили свою фамилию — Дженш. Так что Берт предпочитает это произношение… Голос Берта был едва слышным. Он говорил не то чтобы тихо, но осторожно, под стать своей походке, так что приходилось прислушиваться к его словам, но мне было трудно сосредоточиться на том, что именно говорил Берт, поскольку отвлекал его голос, который был знаком, близок и любим… Он что-то говорил, а я только слышал — «When sadness fils you heart/ You sorrow hides the longing to be free…»

Дженш сказал, что когда-то его предки приехали из Германии. Отец был сиротой, и его усыновила женщина по имени Роза Дженш, так что фамилией он обязан ей… Я спросил, правда ли, что он работал садовником в Эдинбурге, на что Берт ответил утвердительно, добавив, что это была его первая работа после школы и что в садоводческий центр его устроил старший брат. Он также сказал, что учился в Университете несколько лет, чего я не знал…

Я обратил внимание Берта на то, что в Эдинбурге работали садовниками еще два шотландца: создатель Incredible String Band, его друг Робин Вильямсон и великий поэт Роберт Бёрнс, после чего рассказал Берту о влиянии ножниц на его мировосприятие, которое изложил в главе о нем. Словом, я поведал Берту, как повлиял скользящий звук скрещивающихся лезвий ножниц на стиль fin-gerpicking и как огромные садовые ножницы развили кисти его рук, благодаря чему звучание гитары Дженша было невероятно резким, сильным, экспрессивным и даже агрессивным, в отличие от Грэма или Ренборна… Дженш, как мне показалось, с любопытством услышал плод воображения, родившийся за тысячи километров к востоку от Эдинбурга, в одной из Подмосковных деревень: «Кто знает, может, так и было», — тихо произнес он…

«Но откуда столько протеста и столько жесткости в музыке раннего периода? — спрашивал я. — Может, повлияли тяжелое детство, бедность, безотцовщина?..»

Оказалось, ничего подобного. Детство его было счастливым и беззаботным. Они не были богатыми, но не были и бедными. Мама и старшая сестра баловали Берта, как только могли. Был еще дядя, но тот, в силу личных семейных обстоятельств, находился на расстоянии от семьи Берта, а брат многие годы служил в авиации…

Тогда я рассказал об оформлении обложки его первого альбома, на которой он изображен в стойке боксера, если убрать из-под его рук гитару… Берт ответил, что ничего подобного не замышлял и впервые слышит о таком восприятии. Он, наоборот, стеснялся и противился, чтобы его фотографию выносили на обложку, но этого требовали жанр и издатели. Берт был настолько стеснителен, что одно время пытался завладеть всеми фотоснимками и прочими носителями информации о себе, чтобы никто ничего о нем не знал. Стойка боксера вышла случайно, и он, как только вернется домой, обязательно приглядится к этой фотографии…

Далее я высказал впечатления о Лондоне, сказал, что был разочарован тем, что от эпохи шестидесятых не осталось и следа, рассказал, как тщетно пытался разыскать клуб Marquee, как не обнаружил никаких следов Клуба Кузенов на Греческой улице 49, пожаловался на то, что те, кто работают в этих помещениях, ничего не знают о былой славе этих зданий, а на меня смотрят как на сумасшедшего… Берт рассказал, что в доме номер 49 на Греческой улице в свое время жила греческая семья Мефью, которая держала ресторан, и отец отдал сыну в распоряжение подвал, где тот оборудовал клуб, в котором затем выступали многие музыканты, в том числе и Берт. Парня звали Энди, и он до сих пор проживает где-то здесь, за углом, на Brick street. Энди долгое время держал какую-то рыбную лавку, но родители умерли, и он потерял к бизнесу интерес… Что касается Marquee, то клуб этот переезжал с места на место уже четыре раза, пока не закрылся окончательно…