Очерки по истории английской поэзии. Романтики и викторианцы. Том 2

Смерть Артура

Весь день раскатывалось эхо битвы

Над зимним побережьем в Лионессе,
Пока не пали все бойцы Артура,
Сражавшиеся рядом с королем.
А сам король Артур, смертельно ранен,
Был поднят храбрым сэром Бедивером
И отнесен в часовню, что стояла,
Убогая, с разбитым алтарем,
На голой, темной полосе земли
Меж длинным озером и океаном.
Ночь белая была от полнолунья.
И так промолвил сэру Бедиверу
Король Артур: «Бой нынешний расторг
Прекраснейшее рыцарское братство,
Какое видел мир. Они уснули
Навек – друзья любимые. Отныне
Не тешиться им славною беседой
О битвах и турнирах, не гулять
По залам и аллеям Камелота,
Как в прежни дни. Я сам их погубил,
Увы, – и рядом с ними погибаю…
Хоть Мерлин клялся, что я возвращусь
И стану править вновь, – но будь что будет.
Так глубоко мой шлем пробит клинком,
Что, думаю, мне не дожить до утра.
Возьми ж мой славный меч Эскалибур,
Которым я гордился: ты ведь помнишь,
Как в летний полдень некая рука,
Покрытая парчой венецианской,
Таинственно-волшебная, явилась
Из глубины озерной, этот меч
Держа, и как за ним поплыл я в лодке,
И взял его, и с доблестью носил;
Об этом и в грядущих временах,
Меня воспоминая, не забудут.
Не медли же: возьми Эскалибур
И в озеро забрось как можно дальше;
Вернувшись, расскажи о том, что видел».
Ему ответил храбрый Бедивер:
«Мой государь, хоть мне не подобает
Вас оставлять с такой жестокой раной
Без друга и подмоги, одного,
Но ваш приказ исполню, не промедлив,
И обо всем, что видел, расскажу».
Так он сказал и вышел из часовни
И в лунном свете пересек погост,
Где кости древних воинов лежали
В могилах, а над ними ветер пел,
Хрипя, и клочья нес холодной пены, –
И по извилистой тропе меж скал
Сошел к озерным озаренным водам.
Там он извлек Эскалибур из ножен,
Поднял его, – и зимняя луна,
Что серебрила край протяжной тучи,
Промчалась по клинку до рукояти
И вспыхнула огнем алмазных искр,
Мерцающих топазов и гранатов
Огранки дивной. Полуослепленный,
Стоял он, замахнувшись для броска,
Но с разделенной волей; наконец
Подумалось ему, что лучше спрятать
Эскалибур меж узловатых стеблей
Прибрежных тростников, шуршащих глухо.
Так сделав, он вернулся к королю.
Спросил Артур у сэра Бедивера:
«Исполнил ли ты в точности приказ?
Поведай, что ты видел или слышал?»
Ответил храбрый Бедивер Артуру:
«Я слышал только шорох камыша
И тихий плеск озерных волн о скалы».
Тогда король Артур сказал, бледнея:
«Ты изменил своей душе и чести,
Ответив, не как благородный рыцарь,
А как лукавый, низкий человек.
Я знаю, озеро должно ответить
Каким-то знаком, голосом, движеньем.
Позорно лгать. Но ты мне мил и дорог.
Ступай опять, исполни приказанье,
Потом вернись и расскажи, что видел».
И вновь отправился сэр Бедивер
Тропой скалистой на озерный берег,
Шаги в раздумье меря, – но едва
Узрел он снова рукоять резную
Тончайшей и диковинной работы,
Как, сжав кулак, вскликнул: «Неужели
Я должен выбросить такой бесценный,
Такой чудесный меч, – чтоб никогда
Его никто из смертных не увидел?
Какое в этом послушанье благо?
Какое зло от ослушанья, – кроме
Сознания, что ослушанье –  зло?
Положим, так. Но если сам король
Себе же самому вредит приказом?
Он тяжко болен, ум его мутится.
Что он оставит временам грядущим
На память о себе, когда уйдет,
Помимо темных слухов? Если ж эта
Реликвия навечно сохранится
В сокровищнице королей, – однажды
На рыцарском пиру иль на турнире
Ее достанет кто-нибудь и скажет:
Вот он, Эскалибур, Артуров меч,
Сработанный таинственною Девой
На дне озерном: целых девять лет
Она над ним трудилась в одиночку. –
И все почтят его и подивятся.
Лишить ли этой славы короля?»
Такими мыслями себя смутив,
Он снова спрятал меч Эскалибур
И к раненому корою вернулся.
Спросил его Артур, с трудом дыша:
«Поведай, что ты видел или слышал?»
Ответствовал ему сэр Бедивер:
«Я слышал плеск озерных волн о скалы
И заунывный шорох камыша».
Тогда воскликнул в горечи и в гневе
Король Артур: «Бессовестный предатель!
Язык твой лжет! О горе, горе мне…
Несчастен умирающий король:
Взгляд, некогда без слов повелевавший,
Утратил власть; но он не помутился.
Что вижу я? Ты, мой последний рыцарь,
Который должен был служить за всех,
Прельстился драгоценной рукоятью
И предал короля, как алчный вор
Или девица – ради побрякушки.
И все же можно дважды оступиться,
А в третий раз – исполнить долг; ступай!
Но если ты предашь и в этот раз,
Я сам убью тебя своей рукою».
Бегом пустился вниз сэр Бедивер,
С размаху ринулся в тростник прибрежный,
Схватил Эскалибур и, раскрутив,
Швырнул что было сил. Блестящий меч,
Вращаясь и сверкая в лунном свете,
Взлетел, пуская веером по кругу
Лучи – подобно тем ночным огням,
Что светят над полярными морями
В морозном тресканье плавучих льдов.
Так взмыл – и вниз упал клинок Артура;
Но прежде, чем коснулся он воды,
Какая-то волшебная рука,
Покрытая парчой венецианской,
Вдруг поднялась из волн, схватила меч
За рукоять и, трижды им взмахнув,
Исчезла. Рыцарь поспешил обратно.
Узрев его, сказал король Артур:
«Теперь я знаю: ты исполнил долг.
Скажи скорей, что видел ты и слышал?»
Ответствовал ему сэр Бедивер:
«Мой государь, я должен был сперва
Глаза зажмурить, чтобы не ослепли:
Ведь ничего чудесней тех камней,
Искусней той резьбы на рукояти,
Хоть проживи я трижды век людской,
Мне никогда на свете не увидеть.
Потом я размахнулся широко
И в воду меч швырнул… Гляжу – рука,
Покрытая парчой венецианской,
Вдруг поднялась из волн, схватила меч
За рукоять и, трижды им взмахнув,
Исчезла вместе с ним в озерной глуби».
И так сказал Артур, дыша с натугой:
«Смерть близится; я чувствую ее.
Скорее подними меня на плечи
И отнеси на берег. Но боюсь,
Что эта рана слишком остудилась».
Сказал и приподнялся на локте,
С усилием превозмогая боль
И глядя синими, как сон, глазами
Куда-то пред собой. Сэр Бедивер
С великой жалостью смотрел сквозь слезы;
Хотел промолвить что-то, но не смог.
Лишь осторожно, преклонив колени,
На плечи государя поднял он
И медленно побрел с ним вдоль погоста.
Король Артур дышал ему в затылок
И судорожно вздрагивал, как спящий,
Которому приснился страшный сон,
И хрипло повторял: «Скорей! скорей!
Смерть близится; боюсь, мы не успеем».
А рыцарь между тем шагал вперед
С уступа на уступ по скользким скалам,
Окутанный в пар своего дыханья,
Как некий призрак или великан.
Он слышал, как шумело сзади море,
Как птица ночи впереди кричала;
Шагал, гоним вперед одною мыслью,
И стук доспехов отзывался эхом
В ущельях и на склонах ледяных
Вокруг него, и лязг стальных шагов
Гудел и множился среди утесов –
И, наконец, пред ним открылся берег
И озеро, облитое луной.
Там, на волнах они узрели барку,
Темневшую, как траурная шаль,
Близ берега. На палубе рядами
Стояли люди в черных длинных ризах
И черных капюшонах – и меж ними
Три королевы в золотых коронах;
И с барки этой поднимался плач
До самых звезд, – унылый, скорбный, слитный,
Как завыванье ветра темной ночью
В такой глуши, куда еще никто
Не заходил от сотворенья мира.
«Теперь, – король промолвил, – отнеси
Меня на барку. С плачем и стенаньем
Три королевы приняли Артура
На палубе; а та, что остальных
Превосходила красотой и статью,
На грудь к себе его главу склонив,
Сняла разбитый шлем и зарыдала,
И, растирая руки короля,
Горячими слезами окропила
Его чело с запекшеюся кровью,
И щеки бледные, как лик луны
Перед зарей, и слипшиеся кудри,
Что прежде озаряли трон Артура,
Как сноп лучей, а ныне, потемнев
От пота и от пыли, клочковато
Висели, спутанные с бородой.
Так он лежал обрушенной колонной;
Ужели это тот Артур, что мчался
Ристалищем, с копьем наперевес,
Перед глазами восхищенных дам,
Свет рыцарства – от шпор до перьев шлема?
Тогда воскликнул храбрый Бедивер:
«Ах, Государь, куда теперь пойду я?
Где спрячу взор от страшных перемен?
Прошли те дни, когда царила честь,
И каждая заря звала на подвиг,
И каждый подвиг рыцаря творил:
Таких времен, клянусь, не видел свет,
С тех пор, когда пришли волхвы с дарами.
А ныне Круглый Стол, сей образ мира
Могучего и славного, распался;
Мне суждено остаться одному,
Последнему, – а впереди лишь тьма,
Чужие лица, странные заботы».
И так ему король ответил с барки:
«Уходит старое и уступает
Путь новому; так Бог устроил мир,
Чтоб в нем добро от ветхости не сгнило.
Утешься, рыцарь; что тебе во мне?
Я прожил жизнь свою, и да очистит
Господь в Себе мои грехи! Но ты,
Коль свидеться не суждено нам снова,
Молись за душу короля. Молитва
Сильней, чем думают о ней. Так пусть же
Твой голос днем и ночью за меня
Восходит к небу, как струя фонтана.
Чем люди лучше козлищ и овец,
Коль, зная милость Божью, не возносят
Молитвы за себя и за друзей?
Так у подножия Его плетется
Златая сеть, объемлющая мир.
Теперь – прощай. Я уплываю с ними,
Кого ты видишь здесь (хотя душа
По-прежнему не верит и страшится)
На остров Авалон средь теплых вод,
Где нет ни града, ни дождя, ни снега,
Ни бурь; но лишь цветущие сады,
Вечнозеленые луга – и гроты
В тени ветвей над морем голубым;
Там исцеляются любые раны».
Так он сказал, и барка отплыла,
Влекома веслами и парусами –
Как белогрудый лебедь, спевший песню
Предсмертную и, растопырив перья,
Отдавшийся потоку. Долго вдаль
Смотрел сэр Бедивер, воспоминая
Столь многое! – пока корабль уплывший
Не стал лишь точкой в заалевшем небе
И дальний плач не смолкнул над водой.