Таким образом, одно приближение земской рати к Москве повело уже к распадению сильного казачьего центра – «таборов». По некоторым указаниям, в таборах в то время сидело одних казаков до 5000 человек, не считая воинского люда других чинов и наименований, а кроме того, «под Москвой же во всех полках жили москвичи, торговые и промышленные и всякие черные люди, кормилися и держали всякие съестные харчи». Гнездо это теперь пришло в полное расстройство. Заруцкий увел из него «мало не половину войска», более 2000 человек; остальные не знали, что делать и как вести себя в отношении земской рати, которая не шла на соединение и примирение. Биться с этой ратью уже не было сил; оставалось ждать и «нелюбовь держати» на земских людей за то, что «к ним в таборы не пошли». В таком неопределенном положении было казачье войско, когда 21 августа под Москвой появился Хоткевич. Во время боя с ним казаки не раз меняли настроение, пока не стали решительно против поляков и вместе с Пожарским не отбили врага от Москвы. Однако и это не повело к прекращению распри и недоразумений. Хоткевич отступил от Москвы 25 августа, а уже 9 сентября Пожарский рассылал по городам грамоты с рассказом о воровских замыслах казаков. В таборах Трубецкого находились люди, которые поднимали казаков на новую борьбу с земской ратью и подавали им мысль занять города в тылу Пожарского и «всех ратных людей переграбить и от Москвы отженуть». Пожарский приписывал эту мысль старым тушинцам Ивану да Петру Шереметевым, князьям Григорию Шаховскому да Ивану Засекину и Ивану Плещееву. Впрочем, подобные смутьяны не могли долго мешать тому, что неизбежно должно было совершиться, то есть подчинению таборов ярославскому правительству. В конце сентября или в начале октября 1612 года в таборах совсем оставили мысль о борьбе с земским войском, и боярин Трубецкой уступил стольнику Пожарскому и «выборному человеку» Кузьме Минину. Сначала он настаивал на том, чтобы для решения общих дел ярославские «начальники» ездили к нему, как к старшему, в его таборы. Они же вовсе уклонялись от всяких деловых с ним сношений. Наконец, соглашение было достигнуто: «приговориша всею ратью съезжатися на Неглинне», на нейтральном месте между двух лагерей, и устроили там общие учреждения. Пожарский и Трубецкой писали об этом, что они «по челобитью и по приговору всех чинов людей стали во единачестве и укрепились, что нам да выборному человеку Кузьме Минину Московского государства доступать и Российскому государству во всем добра хатеть безо всякие хитрости; и Розряд и всякие приказы поставили на Неглинне, на Трубе, и снесли в одно место и всякие дела делаем заодно». Хотя в грамотах первое место всегда принадлежало имени Трубецкого, однако на деле Пожарский и Минин были сильнее и влиятельнее родовитого тушинского боярина, так же как ими устроенное земское ополчение было сильнее казачьего табора, наполовину опустевшего. В новом Разряде на Трубе совершилось уже полное подчинение подмосковного казачества условиям московской службы, и казаки Трубецкого стали служилыми казаками. О борьбе с государством мечтала только та часть казачества, которая с Заруцким ушла на верховья Дона[250].
VIII
Объединенное ополчение 22 октября 1612 года взяло штурмом Китай-город. Тотчас же открылись переговоры о сдаче и Кремля, и 26 октября он перешел в русские руки. Торжество этой давно желанной победы было не раз омрачаемо казачьими беспорядками, которые доводили русскую рать почти до открытого междоусобия. «Едва у них без бою проиде», «едва без крови проиде», – говорит летопись о первых днях московского очищения. Однако же «начальникам» удалось и на этот раз справиться с инстинктами долго голодавшей массы, которая желала после победы не только пищи, но и добычи. Водворив некоторый порядок в Москве, «начальники» поставили на очередь вопрос о царском избрании. С этим делом теперь надобно было еще больше спешить, чем в Ярославле. Царское избрание должно было завершить земский подвиг, дав временной московской власти характер постоянного и законного правительства[251].