Очерки по истории Смуты в Московском государстве XVI—XVII вв

И к другому "нестроению" приговор 30 июня отнесся с тою же самою тенденцией. Это нестроение выражалось в казачьем своеволии. Из пол­ков Заруцкого и Просовецкого казачьи станицы "человек по двести и по триста и больше" ездили по дорогам, въезжали "в села и в деревни и в го­роды на посады" и везде грабили и били людей. Поэтому движение по до­рогам остановилось и население боялось сноситься с подмосковным лаге­рем. Ляпунов в Разряде "многажды говорил" другим воеводам, что необ­ходимо принять меры против разбоев и не выпускать казаков из табо­ров, "чтоб под Москву всякие ратные люди и торговые люди ехали без опасенья, чтоб под Москвою ратным людям нужи не было". Заруцкий и Просовецкий увещевали казаков перед Разрядом, и казаки торжественно обещали своим воеводам не воровать и из-под Москвы не ездить. Но они не сдержали слова. Тогда пришлось прибегнуть к мерам иного порядка, и приговор 30 июня с некоторою подробностью остановился на общем оп­ределении положения казаков в земском ополчении. Прежде всего, из всей казаковавшей массы он выделил атаманов и казаков, которые "слу­жат старо", т.е. которые давно и официально были признаваемы в этом звании и служили государству сотнями с городов или станицами с Поля. Этим старым казакам приговор предоставлял на выбор: или "верстаться поместными и денежными оклады и служить с городы" или же получать "хлебный корм с Дворца, а деньги из Болыпаго Приходу и из Четвертей, во всех полкех равно" (§ 17). В первом случае казаки стали бы "поместны­ми" или "беломестными" и вошли бы особым чином в состав поместного служилого класса, слившись с уездными дворянами и детьми боярскими как по форме земельного владения, так и по роду службы. Во втором случае они остались бы вольными казаками на казенном жалованье. И то и другое поставило бы их в зависимость от государства и превратило бы из оппозиционного слоя в опору старого политического и общественного порядка. Словом, предположенная относительно старых казаков мера имела целью примирить их с существовавшим строем отношений, приняв на иждивение государства. Прочие элементы казачества даже не называ­ются в приговоре казаками: они разумеются под общим выражением "хо- лопи боярские или какие люди не буди" (§ 18). Как они, так и старые ка­заки под одним наименованием "атаманов и казаков" лишаются права на­значения на должности в местной администрации. "А с приставства из го­родов и из дворцовых сел и из черных волостей атаманов и казаков свесть", говорит приговор (§ 17): "а посылати по городом и в волости для кормов дворян добрых, а с ними для россылки детей боярских и казаков и стрельцов". Казак вне своего табора отдавался таким образом в полное подчинение дворянину, выходя в города и в волости не со своим атаманом и не в казачьей станице, а только в составе дворянского отряда. Для каза­чьих "полков", составлявших "великое войско" Заруцкого и Просовец- кого, это было стеснением и обидою. Мало того, в приговоре 30 июня бы­ло проведено в самой категорической форме такое постановление, кото­рое уничтожало самый источник, полнивший казачество. Оно гласило относительно вывезенных и выбежавших "боярских крестьян и людей", что "надлежит по сыску крестьян и людей отдавать назад старым поме­щикам" (§23). Это было явное признание того самого крепостного поряд­ка, против которого живым протестом было казачество в его целом, во всей его массе, "старой" и нестарой219.