Очерки по истории Смуты в Московском государстве XVI—XVII вв

Земское ополчение рассыпалось, побежденное не врагом, а союзни­ком, и побежденное в такую минуту, когда оно законным образом, в "при­говоре всея земли", определило в свою пользу весь строй административ­ных и общественных порядков. Замосковные и рязанские ратные люди пошли из-под Москвы по своим местам, и с августа 1611 года под Крем­левскими стенами уже не стало земского стана и земского "совета всея земли". Остались только "казачьи таборы" и "воровские" казачьи власти: рядом с тушинцем князем Д.Т. Трубецким "боярином же писался Ивашко Мартынов сын Заруцкой". Правительственная организация, созданная усилиями земщины, теперь стала служить казачеству. "А Розряд и Поме­стной приказ и Печатной и иные приказы под Москвою были, - говорит современник, - и в Розряде и в Поместном приказе и в иных приказех си­дели дьяки и подьячие и из городов и с волостей на казаков кормы соби­рали и под Москву привозили". Такое обладание центральным админист­ративным механизмом обращало воровских вожаков в правительствен­ную власть и открывало им возможность распоряжаться всею страною. В этом была большая опасность для московского общества. Оно теперь имело над собою два правительства: польско-литовское в Москве и под Смоленском и казацко-воровское в таборах под Москвою. Первое грози­ло ему политическим порабощением, второе - общественным переворо­том. Первое было страшно потому, что опиралось на военную силу, вто­рое - потому, что овладело только что созданным в рати 1611 года прави­тельственным устройством. Ни тому, ни другому московское общество не могло противопоставить никакой организованной силы, никакого об­щеземского авторитета. Уездные дворяне и дети боярские, волостные и посадские мужики были разрознены и подавлены несчастным ходом со­бытий. А враги торжествовали: Сигизмунд взял Смоленск, шведы покуси­лись на Новгород, казаки же "воровства своего не оставили, ездили по дорогам станицами и побивали". Они теперь стали правительственным войском221.

Вот к чему привела вторая попытка восстановить государственный по­рядок: Она исходила из средних слоев московского общества, принявших на свои плечи бремя, не снесенное московским боярством. Не остерег­шись от союза с "ворами" и казачеством, средние московские люди надея­лись дисциплинировать их своею властью и подчинить их вновь устроен­ному земскому порядку. Но они сами не устояли против казачьего мятежа и разошлись, оставив в казачьих руках все свое "правительство". Овладев властью под Москвою, казачий табор стал на время правительственным средоточием целой страны и в первый раз мог торжествовать казачью победу над представителями старого московского порядка. Наступил самый критический момент во внутренней истории московского общества.

V

Критическое положение государства вызывает подъем народного чувства; видения и проповедь покаяния. Зна­чение Гермогена и Троицкой братии для московского об­щества. В грамотах Гермогена и Троицкого монастыря предлагаются различные программы действия. Земщина избирает программу патриарха 

Вторая половина 1611 года была наиболее тяжелою, прямо безотрад­ною порою для московского общества. И служилых и тяглых людей оди­наково угнетало сознание собственного бессилия. Две попытки восста­новить государственный порядок привели к плачевной неудаче. Попытка бояр пригласить королевича предала столицу в иноземное обладание; по­пытка служилых и посадских людей создать земское правительство по­ставила казачество во главе правительственного порядка. В обоих случа­ях неосторожный союз земских сил с врагами земщины давал торжество не земщине, а именно ее врагам, и в конце концов московское общество оказалось в полном проигрыше. Оно было лишено всякой общей органи­зации и должно было думать не о торжестве над поляками и казаками, а о сохранении собственной целости. Разъезд служилых людей из-под Москвы, превращение земского правительства в казачье, падение Смо­ленска и плен великих послов, занятие Новгорода шведами, свержение и заточение Гермогена, гонение на больших бояр в Москве - все это для московских людей было предвестьем близкой погибели, потрясало их умы, угнетало душу. Вопрос о том, что делать, получал значение неот­ложного и рокового, и на этот вопрос сразу ни у кого не находилось гото­вого ответа.