Очерки по истории Смуты в Московском государстве XVI—XVII вв

Глубокая и горячая вера давала утешение потрясенным душам, укреп­ляла их в терпении и, возвышая над мелкими побуждениями страха и ко­рысти, готовила их к подвигу и жертвам. Но молитва и пост не указыва­ли, какой надобен подвиг и какие потребны жертвы. Чтобы знать, что де­лать и как поступать, необходимо было знакомство с политическим поло­жением и понимание действительных политических условий и отноше­ний. На окраинах государства, вдали от обоих "правительств", москов­ского и подмосковного, не легко было судить о делах. Довольствуясь слу­хами или краткими сообщениями грамот, присылаемых из соседних горо­дов, провинциальные московские люди понимали ясно лишь одно то, что государство гибнет и что необходимо новое усилие для его "очищения" от врагов. Но что надо сделать для этого очищения, они не разумели. Уве­щания московского правительства о соблюдении верности Владиславу никто не желал слушать, а призыв казачьих бояр, Трубецкого и Заруцко- го, о соединении с ними и о помощи им возбуждал неразрешимые сомне­ния после мученической смерти Ляпунова. Страна не верила ни тому ни другому из враждующих станов, но она не имела никаких иных вождей и правителей, которые так же уверенно, как в свое время Скопин и Ляпу­нов, увлекли бы за собой народную массу, организовали ее и сами стали бы во главе народных ополчений. Не видя таких вождей и не имея их практического руководства, русские люди тем охотнее и внимательнее прислушивались ко всякому голосу, который давал им сведения, совет и указания, предлагал некоторым образом программу действий. Таких го­лосов было много: в каждой городской грамоте давались указания и сове­ты стать заодин на "разорителей" государства. Но все эти голоса повторя­ли, в сущности, лишь то, что писали в своих посланиях заточенный поля­ками патриарх Гермоген и освобожденная от тушинской осады братия Троицкого монастыря. За недостатком боевых вождей, которым мог бы верить народ, народным движением начинали руководить духовные отцы, которым народ не мог не верить. В патриархе он видел привычного ему руководителя, высокий образец мужества и стойкости, борца "единым словом", второго Златоуста. Братия троицкая собственным страданием в долгой осаде от "воров" стяжала право на общее уважение и внимание. Однако послания патриарха и троицкой братии не были согласны: в них предлагались такие способы действия, которые не были совместимы. Между советами Гермогена и троицких монахов надобно было выби­рать, потому что в них заключались совсем различные политические про­граммы.