Очерки по истории Смуты в Московском государстве XVI—XVII вв

казачьих "атаманов, судей, ясаулов и сотников" на подлинной притвор­ной грамоте. Казаки, разумеется, поняли то положение, в какое их поста­вил земский приговор, и не были склонны с ним помириться. Не имея за­конных средств повернуть дело по-своему и переделать приговор в свою пользу, они пошли на открытый мятеж против земской власти. Особенно раздражились казаки на того, кого считали виновником приговора, - на Ляпунова: "и с тое же поры начаша под Прокофьем думати, како бы его убить". Поводом послужило деятельное применение постановлений 30 июня, направленных против казачьих разбоев. Говорили, будто бы Ляпунов "велел в городы писать грамоты: воров казаков имать и присы­лать под Москву, а иных воров, на кого приедут, (тому) с ними битися и от своих животов (т.е. имущества) побивать". Этим правом самообороны с особенною ревностью воспользовался один из Плещеевых (Матвей) и превратил его в самосуд. Он "поймал", - вероятно, на "воровстве" - 28 казаков и посадил их в воду. Товарищи их спасли и привели в таборы под Москву. В таборах поднялся бунт: "шумяху на Прокофья" и покуша­лись его убить. Ляпунов даже решил бежать на Рязань и уже ушел из своего стана. Его догнали и убедили остаться; дело затихло, хотя и не на­долго. При новой вспышке страстей враги Ляпунова заманили его для объяснений в казачий "круг" и там изменнически убили (22 июля 1611 года). Насилие было так возмутительно, что поразило даже "врага" Ляпунова, Ивана Никитича Ржевского, типичного "перелета" то­го времени, изменившего и Шуйским, и Вору с Рожинским, и Сигизмунду. с Владиславом. Он "казакам стал говорить: за посмешно де Прокофья убили, Прокофьевы де вины нет", - и был убит вместе с Ляпуно­вым220.

Смерть Ляпунова послужила началом открытого междоусобия в под­московном ополчении. Казаки не скрывали своей вражды к противной стороне и грозили служилым людям боем и грабежом. Они ограбили "дом" Ляпунова в подмосковном лагере и другие соседние "станы" дворян. Они "лаяли и поносили служилых людей" при торжественной встрече иконы, принесенной в полки из Казани. Они выбили из Ярополческой волости испомещенных там дворян. Грабежи по дорогам и насилия над крестьянами достигли невероятной наглости. Служилые же люди, зем­ская часть ополчения, были, очевидно, подавлены внезапным убийством своего вождя и растерялись. Уже было сказано, что земские дружины под Москвою стояли вперемежку с казачьими, и, будучи разделены каза­чьим табором, не составляли отдельного стана. Поэтому они не могли отделиться от казаков и образовать свой особый лагерь, в котором была бы возможность отсидеться и от польского нападения из осажденного Кремля и от казачьего насилия. Поставленные между двумя врагами и ут­ратившие единство и силу, дворяне и дети боярские ударились в бегство. "Мнози разыдошася от царствующего града", кратко замечает Палицын о распадении подмосковной рати; "отоидоша вси от Москвы прочь", столь же кратко говорит летописец. В разрядной же записи много точнее и по­дробнее выясняется происходившее под Москвою: "После Прокофьевы смерти, - читаем здесь, - стольники и дворяне и дети боярские городовые

из-под Москвы разъехались по городом и по домам своим, бояся от За- руцкого и от казаков убойства; а иные, у Заруцкого купя, поехали по го­родом, по воеводствам и по приказам; а осталися с ними (казаками) под Москвою их стороны (дворянской), которые были в воровстве в Тушине и в Калуге". Как мало осталось в таборах людей этой "стороны", можно видеть из выписи, относящейся к ноябрю 1611 года и перечисляющей дворян и детей боярских, бывших "на земской службе" в полку князя Д.Т. Трубецкого под Москвою. Их всего насчитано 95, от стольников до детей боярских и подьячих.