Очерки по истории Смуты в Московском государстве XVI—XVII вв

С той точки зрения, какая была установлена выше, совсем не было противоречия между решением "всей земли" отдавать назад в неволю беглых боярских людей и, с другой стороны, приглашением в подмосков­ную рать боярских же людей "крепостных и старинных" с обещанием дать им волю и жалованье. Ратные воеводы, как мы видели, грамотами созывали себе казаков с Поля и в их числе тех боярских людей, которые уже вошли в казачью организацию. В приговоре же 30 июня имелись в виду те беглые крестьяне и холопы, которые ушли не в казачество, а в чу­жие деревни и на городские посады. Однако такое различие не могло нравиться крепостным людям, искавшим лучшей доли, должно было раз­дражать всех недовольных крепостным порядком. Кроме того, правило о возвращении беглых не могло быть всегда одинаково приложимо. Рат­ные люди указывали воеводам в своем челобитье на один подобный слу­чай, когда было бы неуместно настаивать на таком возвращении. Они просили "про боярских людей, - кои сидят в Москве бояре, а люди их ны­не в казаках", чтоб о тех людях договор учинить. Как, в самом деле, боя­рину-изменнику, у которого "вся земля" конфисковала поместья и вотчи­ны за то, что он сидел с литвою в осаде, возвращать его людей, ставших на защиту народного дела и пришедших в казачьи таборы под столицу биться "за Московское государство"? Очевидно, необходимо было в дан­ном случае изъятие из общего порядка. Путаница общественных отноше­ний, выросшая в смутные годы, постоянно наталкивала на подобные изъ­ятия, а совет всея земли" ограничился в своем приговоре 30 июня только общим и категорическим подтверждением выработанного XVI веком принципа крестьянской и кабальной крепости.

И в отношении казаков, стало быть, приговор 30 июня обнаружил ту же тенденцию, как в вопросах земельного устройства рати. Он стремился удержать и укрепить старый московский порядок отношений без всяких, или почти без всяких, уступок вожделениям вольного казачества. Самое большее, что предоставлялось казакам, было поместное верстание, но его удостаивались лишь "старые" казаки. Казачество же во всей его массе ставилось в подчиненное положение, попадало под надзор и контроль служилых людей, "дворян добрых". Вопрос об обращении в прежнюю "крепость" боярских людей, тянувших к казачьим таборам, получал в приговоре 30 июня такую постановку, которая была безусловно неблаго­приятна для казачьего элемента рати. Принцип крепостного права торже­ствовал в подмосковном ополчении. Как и в прежние годы, он послужил в данную минуту главною причиною острой социальной распри между землевладельческим служилым слоем подмосковной рати и ее низшими слоями, представлявшими собою организованную в казачьих полках оп­позиционную массу московского населения.

Из анализа приговора 30 июня неизбежно следует вывод, что редакция данного законодательного акта принадлежала той стороне подмосковно­го ополчения, которую можно назвать консервативною и землевладель­ческою. Представителем ее был Ляпунов. Понимая его силу как вожака торжествовавшей в рати партии, летописец о приговоре 30 июня выра­зился так, как будто Ляпунов "повеле написати приговор". Неточное фор­мально, это выражение, однако, вполне справедливо приписывает почин и руководство в совете 30 июня не тушинским "боярам", а предводителю земских дружин, еще недавно ведших борьбу с Тушином. Эти земские дружины Поморья и Замосковья еще один лишний раз обнаружили, что они сильнее казачьих полков. Одолевая казаков в открытых боях вре­мен царя Василия, они и теперь, в мирных отношениях, взяли верх над ка­зачеством и думали подчинить его своим земским порядкам, своему на­чальственному надзору. Приговором 30 июня они набросили на вольную казачью массу сеть стеснений и обязательств, скрепленных подписями