В таком виде представляется нам начало изучаемого движения. В Минине нашла своего вожака тяглая масса, Савва же Ефимьев явился первым выразителем высших слоев нижегородского общества. За ними увлеклось все население их города, причем служилый люд и духовенство пошли за тяглыми людьми, которым по праву должно принадлежать данное им летописью название "Московского государства последних людей". В их лице действительно
Необходимо несколько остановиться на известных обстоятельствах образования денежного фонда в нижегородской "казне" и первоначальной вербовки в Нижнем ратных людей. Устранив те басни, которыми обставлено это дело как в старых хронографах и летописцах (вроде хронографа князя М.А. Оболенского или сборника А.Е. Балашева), так и в новейших сочинениях о Смуте мы получим согласные свидетельства современников, что нижегородцы прежде всего обязались особыми приговорами жертвовать на ополчение "по пожитком и по промыслом", а затем начали искать годных к бою ратных людей. По приговорам в земской и воеводской избе не один раз назначались чрезвычайные сборы на ополчение, имевшие характер то третьей или пятой деньги, то натуральных сборов, то простого займа у частных лиц до того времени, "покамест нижегородские денежные доходы в сборе будут". В подобных приговорах участвовали вместе с земскими старостами и целовальниками "все нижегородские посадские люди", а кроме того, и нижегородская администрация: "окольничий и воевода" князь Василий Андреев Звенигородский, Андрей Семенович Алябьев и дьяк Василий Семенов. Действие этих приговоров распространялось не только на нижегородский посад, но и на весь уезд, даже на другие города, приставшие к ополчению, - Балахну и Гороховец. Средства, добываемые сборами, имели специальное назначение: они шли на жалованье и корм ратным людям. Для раскл ад кия взимания и хранения этих чрезвычайных сборов было избрано особое лицо, "выборный человек", именно сам Кузьма Минин. Принимая новую обязанность, становясь "окладчиком" по обычному выражению того времени, Минин должен был выйти из числа земских старост: того требовал тогдашний порядок служебных отношений. В силу своих полномочий по окладному делу Кузьма "нижегородских посадских торговых и всяких людей окладывал, с кого что денег взять, смотря по пожитком и по промыслом, и в городы, на Балахну и на Гороховец, послал же окладывать". Как лицо, облеченное властью, Минин действовал на нижегородцев не одним убеждением, а и силою: "уже волю взем над ними по их приговору, с Божией помощью и страх на ленивых налагая". В этом отношении он следовал обыкновенному порядку мирской раскладки, по которому окладчики могли грозить нерадивым и строптивым различными мерами взыскания и имели право брать у воеводы приставов и стрельцов для понуждения ослушников. Эта сторона дела ввела в соблазн некоторых исследователей: приписав одной личности Минина черты, характеризующие общественный строй, они готовы были в нем видеть человека исключительной крутости и жестокости. Создалось даже обвинение в том, что Минин завел торговлю людьми - "пустил в торг бедняков", чтобы вырученные за них деньги обратить на "очищение" государства. Нечего и говорить, как далек этот взгляд от исторической правды. Если бы даже и было доказано, что при сборах на нижегородское ополчение происходили случаи отдачи людей по житейским записям для того, чтобы добыть денег на платеж Минину, то это не доказывало бы никакой особой жестокости сбора, а было бы лишь признаком того, что житейская запись, хорошо знакомая середине и концу XVII столетия, уже в начале этого столетия была достаточно распространенным видом личного найма с уплатою за услуги вперед. Как бы то ни было, определенные нижегородским "миром" чрезвычайные сборы были сразу же сосредоточены в управлении Минина, который и ведал их сообразно с обычаями тогдашней податной практики. Когда же князь Пожарский пожелал, чтобы хозяйство его рати находилось в опытных руках того же "выборного человека", то Минин ушел с ним в поход к Москве, а сборы на ополчение в Нижнем перешли в совместное ведение нижегородских воевод и земских старост, приговоры которых отчасти нам известны по нижегородской приходной книге 1611-1612 года и по грамотам того же времени228.