Очерки по истории Смуты в Московском государстве XVI—XVII вв

Большую заслугу И.Е. Забелина перед русской наукой составляет его исследование о начале нижегородского ополчения. Он вывел вопрос из круга летописных преданий в область критического изучения и впервые показал, что не случайное влияние монашеской грамоты, а сложная рабо­та общественного самосознания подняла нижегородский "мир" на его зна­менитый подвиг. Нижегородское движение И.Е. Забелин ведет от гра­моты Гермогена о Воренке и начало нижегородских сборов относит ко времени этой грамоты. После всего сказанного выше не может быть, ка­жется, сомнений в том, что нижегородцы действительно стояли гораздо ближе к патриарху, чем к троицкой братии. После хронологических сооб­ражений И.Е. Забелина можно считать доказанным, что троицкая грамо­та от 6 октября 1611 года, - та самая, которой приписывали решительное влияние на Нижний-Новгород, - застала там уже до нее начатое движе­ние. Дальнейшее изложение покажет, что с самых первых своих шагов нижегородский мир усвоил себе программу Гермогена, т.е. стал собирать­ся не только на поляков, но и на казаков. И напротив, нельзя найти ника­кого следа непосредственных сношений Нижнего с Троицким монасты­рем за всю вторую половину 1611 года: нижегородцы не искали совета и руководства у троицких монахов.

К сожалению, нельзя с желаемой полнотой и точностью изучить пер­вый момент движения в Нижнем; для этого не хватает материала. Архив нижегородского ополчения, несомненно существовавший, не уцелел, со­хранились лишь отдельные и разрозненные документы. Писатели же XVII века мало интересовались местными нижегородскими отношениями; они начинают следить за нижегородским ополчением лишь тогда, когда оно стало общеземским. Поэтому в летописных показаниях встречаются противоречия и недомолвки. Известен их результат - разногласие уче­ных относительно места, где начал Минин свою проповедь, на торгу или в Кремле, также и относительно тех влияний, которые внушили Минину решимость "возбудити спящих". Не с большею надеждою на безошибоч­ность своих заключений, чем все прочие писатели, высказываем мы наш взгляд на это дело. Следуя И.Е. Забелину, мы думаем, что Минин не ждал троицкой грамоты 6 октября 1611 года и задолго до нее начал свой по­двиг. Возбужденный вестями из-под Москвы о погибели Ляпунова, о рас­падении земских дружин, о переходе правительственной власти в руки казачьих бояр, наконец, о возобновлении самозванщины и появлении имен Маринки и Воренка Минин и без монашеских увещаний мог уразу­меть, что земское ополчение привело к торжеству давнего врага земщи­ны - казачества - и что в интересах общественных следует не повино­ваться казачьим властям, а противодействовать им. Видение, о котором он сам рассказал в Троицком монастыре, внушило ему смелость высту­пить открыто на проповедь. По словам Симона Азарьина, Минин начал говорить "пред всеми в земской избе и идеже аще обреташеся" о необхо­димости "чинить промысел" над врагами. Это указание на земскую избу очень важно потому, что объясняет нам, в какой среде говорил Минин. Принадлежа к числу земских старост Нижнего, управлявших хозяйством городской тяглой общины, Кузьма прежде всего обратил увещание к сво­им выборщикам в том пункте, где тогда велись все дела тяглого "мира", - в земской избе, которая стояла близ церкви Николая чудотворца "в тор­гу" (на Нижнем Базаре, недалеко от пароходных пристаней). В этой же избе, вероятно, был написан и первый "приговор всего града за руками"; приговором определялся особый сбор "на строение ратных людей", и про­извести такой сбор поручалось Минину. Так, почин ополчения принадле­жал бесспорно нижегородской тяглой посадской общине, а в среде этой общины - ее земскому старосте Минину. Он первый "собою начат" по­жертвования на ратных; за ним пошли "и прочие гости и торговые люди, приносяще казну многу"226.