В организации отечественной литературы как социального института произошли серьезные сдвиги. Значительно сократилась и переструктурировалась читательская публика; заметно понизился социальный статус литературы; существенно трансформировались ее функции, что нашло выражение в резком повышении читательской популярности жанровой прозы (остросюжетной, мелодраматической, скандально-сенсационной мемуарной, историко-патриотической). Изменилась значимость каналов распространения литературы, при этом роль толстого журнала резко упала. Возникли иные типы журнальных изданий (например, глянцевые), другие фигуры, направляющие литературную и книжную коммуникацию (скажем, издатель, книгопродавец, рекламист). Так или иначе, многие старые механизмы структурирования литературной системы исчезли или стали существенно слабее.
Нетрудно проследить это на каналах литературной коммуникации, сравнив, например, образы литературы, какой она предстает в толстых журналах, газетах, глянцевых изданий и Рунете, что могло бы стать предметом отдельной эмпирической работы. Но до того, в качестве исходного соображения, можно разделить циркулирующую в сегодняшнем российском обществе литературу по ее функциям (что для социолога точнее и проще). Кажется, ясно, что в том ценностном качестве, которое в Новейшее время определяло статус словесности и слова вообще, социальный и культурный престиж литератора, критика, читателя и на интерпретации которого был выстроен сам социальный институт литературы, — я говорю про ценность художественной фикции как средоточия полемики о модерном обществе, культуре, человеке в их настоящем и будущем, — литература в нынешнем российском социуме почти отсутствует: от полемики остался один скандал. Соответственно, все ýже и значимость литературы в качестве классического канона, образца для воспитания, — в таком понимании она, как представляется, не существует даже в рамках школы. Напротив, все шире становится обращение литературы и, еще точней, книги на правах потребительского блага, будь то модного haute couture, будь то массового, серийного ширпотреба. В последнем случае литературной критики и рецензирования не требуется, разве что реклама, в первом — «свои» и без того знают, что есть что, а остальным достаточно «глянца». В целом процессы коммуникации в сегодняшней словесности, как мне кажется, напоминают ситуацию раннего модерна либо даже домодерную (или подражают ей) при одновременном имитировании собственной, фантомной версии какого-то постмодернизма, здесь же и изобретенной по случаю распада прежней системы, будь то общесоциальной, будь то собственно литературной.
Соответствующие сдвиги можно наблюдать и в самом литературно-критическом сообществе, в частности в работе той его части, которая более или менее тесно, регулярно занята рецензированием (предмет данной статьи — другой, куда более узкий, поэтому скажем об этой стороне дела совсем коротко). Престиж журнального критика и рецензента явно снизился, а ведь толстые журналы в наиболее важные и интересные для них периоды выше всего ценились читателями и оценивали себя сами именно за материалы отделов критики и публицистики. Заметно трансформировалась жанровая природа литературно-критических оценок. Они либо свелись к аннотации и реферату, зачастую безымянным, как было одно время в «Знамени», либо, напротив, разрослись до именных полок для бенефисных критиков в «Октябре» и «Новом мире», с использованием некоторыми из них еще и «второй сцены» в виде Интернета и с последующим переходом текущей литературно-критической продукции в более устойчивую, книжную форму (например, у А. Агеева, А. Немзера, К. Кобрина). Жанровые же сдвиги в литературе, по Тынянову, — всегда наиболее серьезные: они говорят об изменении структуры литературных коммуникаций.