Очерки по социологии культуры

Наконец, можно говорить о некоторых намечающихся переменах в составе литературно-критического сообщества. За пределами основного массива, в котором самом по себе трансформировалось как будто не так много (другое дело, что меняется, как говорилось, контекст работы всех!), кажется, начали заявлять о себе, в смысле — притязать на отдельную позицию и репутацию, две «группы», а скорее — два типа критического высказывания вокруг и по поводу литературы. Рискнем обозначить эти условные группы эпитетом «новые», присоединив его к тому культурному ресурсу, который их члены в основном или чаще всего используют. Тогда одна группа — это «новые филологи» (по преимуществу ушедшие, как и многие из их старших коллег сегодня, от «чистой» филологии кто — к культурологии, кто — к социологизированию, кто — к использованию риторических ресурсов модной философии). Другая группа — «новые радикалы»: их ресурс — спецэффекты, чаще всего — «хорошо отрепетированный буран» (как это называлось в давней пародии Архангельского), если получится — сенсация, в общем, неважно вокруг чего и есть ли для нее повод, а не получается сенсация — литературный скандал (перечисляем жанры работы). Первые могут печататься в газетах (скажем, «Ex Libris НГ»), выступать в Сети, но тяготеют, в общем, к «Новому литературному обозрению». Вторые, бывает, публикуются даже в глянцевых изданиях для состоятельных людей, но сердцем тянутся к чему-то вроде бывшего «Радека». Все эти бегло перечисленные перемены наша методика рецензионных обсчетов вряд ли может учесть, в том числе потому, что проявляются они, как правило, в других типах изданий.

И это, может быть, самое важное. Главный из общих социологических выводов проделанной работы состоит как раз в том, что впервые за все время существования института рецензирования (точнее, впервые с 1840-х гг.) толстый журнал утратил сегодня в России роль главного структурообразующего элемента литературной системы. Литература — и претендующая на элитарность, и тем более массовая — не сводится теперь к журнальной жизни и делается далеко за рамками толстых журналов.

Если раньше они были источником перемен, воплощением динамизма, органом регистрации и разметки социального и культурного времени, то теперь более подвижные, не всегда привычные, заявляющие о своей относительной новизне элементы — в том числе в рецензентских оценках печатных новинок — несравненно чаще проявляются в других точках литературного поля. Это газетные издания, как специализирующиеся на информации о книжных новинках и их рецензировании («Книжное обозрение», «Ex Libris НГ»), так и общие (скажем, «Время МН»), уже упоминавшиеся «глянцевые» журналы (к примеру, «Афиша» и др.). В любом случае крайне существенно, что ротация рецензируемых авторов и книг происходит здесь в масштабах недели, если вообще не ежедневно; такова же периодичность сетевых информационно-рецензионных изданий. Цикл же редакционной подготовки толстых литературных журналов — по-прежнему до четырех месяцев. В результате рецензенты в этих изданиях, хотят они этого или нет, работают с уже размеченным и оцененным литературным материалом, а потому вынуждены и при выборе того, что рецензировать, и того, к кому адресоваться и какие литературные координаты и их значки при этом использовать, ориентироваться на более устоявшиеся, зачастую уже рутинные нормы, образцы, стандарты оценок. Ситуация тем более затруднительная, что большинство оценочных стереотипов, определявших, кто есть кто и что есть что в литературе вообще и в современной словесности в частности, сегодня или скомпрометированы, или обессмыслились, или неприменимы.

Обобщенно говоря, структура нынешнего литературного поля подталкивает рецензентов к классикализации. Но теперь уже подобная роль не составляет центра, фокуса литературной системы. Напротив, она сдвигается к ее периферии, а то и становится в социальном, в культурном плане маргинальной (падающий престиж исполнителей подобной роли в толстых журналах, уровень их символического вознаграждения в форме оплаты, а отсюда и полный или частичный переход многих из них в издания глянцевые или сетевые свидетельствуют об этой периферизации и даже маргинализации совершенно недвусмысленно). Но если говорить еще резче, то тем самым маргинализируется вся система воспроизводства литературной культуры (национальной литературы) в ее сложности и многоуровневости. Угасание и распад сегодняшних российских библиотек — от низовых до крупнейших национальных — демонстрируют этот коллапс культурной репродукции в масштабах страны, опять-таки, со всей очевидностью. Дело здесь не в том или не просто в том, что нет денег, — нет идей и людей, которые стояли бы за эти идеи. Это ведь узкому кругу «своих» достаточно средств быстрого оповещения, тайных знаков, шифров для непосвященных, в том числе непосредственных, устных, визуальных. Сложному и полицентричному национально-культурному целому, современному развитому социуму, научному сообществу этого, разумеется, мало.