Очерки по социологии культуры

Как видим, изменения произошли, но далеко не столь резкие, как можно было ожидать. В лидирующей двадцатке сменилось 9 имен, тогда как в застойные 1977–1978 гг. (по сравнению с предшествовавшим замером 1960–1961-го) обновилось даже больше — 10. Однако теперь среди «новичков» списка преобладают авторы давно умершие, уже получившие статус классика. Наши, условно говоря, современники здесь (а это писатели как минимум двух «демографических» поколений) — Солженицын, Сорокин, Пелевин, У. Эко; впрочем, и это прогресс; в 1977–1978 гг. в первой двадцатке было всего два живых писателя — Н. Тихонов и Шолохов, причем оба к тому времени уже давно не публиковали ничего содержательного. По сути дела, все нынешние «новые» имена в первых двух-трех десятках, кроме Сорокина, Пелевина и Шарова, это те, кто были относительно известны уже с 1970-х гг., но не печатались или почти не печатались в России из-за цензурных запретов — скажем, Петрушевская, Вен. Ерофеев, Пригов. В общем, перед нами сегодня не столько реальное изменение ориентаций рецензентов, сколько «разрешенное» проявление их сравнительно давно сложившихся, «вчерашних» систем предпочтений. Как будто «разрешение», снятие цензурных рогаток было и осталось главным литературным событием 1980–1990-х гг.

В стране произошли заметные, для многих драматичные изменения в политической, экономической и социальной сферах. Резкой ломке подверглась и литература — как формы ее организации, так и состав литературной культуры. К читателю пришли сотни текстов представителей многих ранее не допускавшихся к печати литературных школ и направлений, возникли новые периодические издания, столичные и периферийные издательства, государственные и частные премии, получила распространение сетевая литература. А что в рецензионных разделах толстых журналов? Система литературных представлений застыла и почти не изменилась. По сути, литературная критика и рецензирование сегодня воспроизводят образ мира и литературы 1970-х гг., его границы, центральные значения, принципиальные параметры. Рецензенты в очень смещенном виде отражают современную литературную ситуацию и, уж точно, ее не формируют.

Казалось бы, при установке на апробированный канон, прежде всего на отечественную классику, источником нового — как это бывало в России, скажем, 1830–1840-х гг. или на рубеже веков — могло бы послужить творчество зарубежных писателей. Тем более что количество названий издаваемых в стране переводных книг за 1990-е гг. выросло почти вдвое (правда, их средний тираж за это же время упал более чем в 10 раз, так что массовизация культуры затронула, скорее, направленность и уровень переводов: качество последних редко бывает сегодня хотя бы удовлетворительным, а предпочтение отдается более глянцевым и более сенсационным образцам, что относится и к беллетристике, и к гуманитарии в широком смысле слова). Однако замер 1997–1998 гг. характеризуется явным усилением и без того ощутимых автаркических тенденций предыдущего периода. Понятно, тогда было «нельзя». Но ведь уже в эпоху гласности, после Нобелевской премии Бродскому, ее получали Пас и Оэ, Села и Моррисон, Уолкотт и Гордимер, Махфуз и Хини, многие из них после этого (а кое-кто и раньше) переводились на русский, однако ни один из них так и не оказался хоть сколько-нибудь серьезно значим для рецензентов. Рецензенты и в данный период предельно концентрируются на «своем», а относительное расширение круга переводимых образцов, похоже, ставит их в тупик при выборе и оценке, так что проще всего выйти из положения рецензентам глянцевых изданий, заведомо ориентирующимся на модное, скандальное, «крутое». К мировой литературе (опять-таки, лишь той, что заведомо признана бесспорной, включая не прочитанных россиянами в свое время Джойса, Пруста, Кафку) относятся лишь около 25 % упоминаний в общем массиве отсылок 1997–1998 гг. — меньше было только один раз, в 1860–1861 гг. А среди упомянутых имен писателей зарубежные авторы составляют 36 % — и здесь меньше было только однажды, в кризисные 1920–1921 гг. О бывших советских республиках (ныне независимых государствах Средней Азии, Закавказья) и странах Восточной Европы нечего и говорить: они на литературной карте рецензентов — как, впрочем, и в нынешних политических передачах массмедиа, если не случилось переворота наверху или ущерба «российским национальным интересам», — практически полностью отсутствуют[537].

3