Очерки поэтики и риторики архитектуры

Если бы Райт хотел распространить логику «органической архитектуры» на это произведение, он, надо думать, сумел бы гармонически согласовать его с окружающим урбанистическим ландшафтом. Но мы видим нечто противоположное: примыкающая к музею застройка, в которой все подчинено прямым углам и плоскостям, перфорированным бесчисленными рядами и вертикалями прямоугольных оконных проемов, выглядит как царство механической необходимости, в котором музей Гуггенхайма выглядит воплощением творческого своеволия. Я думаю, отчужденность архитектуры музея от окружения наводила многих, увидевших его в годы послевоенного научно-технического оптимизма, на мысль об утопическом будущем, каким его описывали в фантастических романах. Если день сегодняшний был представлен и олицетворявшим модернистскую современность зданием МоМА, и застройкой манхэттенского Верхнего Истсайда, и мировой архитектурой, вместе взятой, то здание Райта противостояло всему этому как архитектурная метафора будущего не менее радикально, чем композиции Кандинского, Бауэра и Рибей противостояли миметическому искусству своей обращенной к будущим поколениям беспредметной «духовностью».

Хилле Рибей такая параллель между живописью и архитектурой должна была казаться сама собой разумеющейся после того, как композиция Бауэра «Святой (Красная точка)», написанная в 1936 году и через два года появившаяся на обложке каталога выставки из собрания Гуггенхайма, послужила Гаррисону прототипом тематического центра нью-йоркской Всемирной выставки 1939–1940 годов, проходившей под девизом «Мир завтрашнего дня»746. Я имею в виду «Трилон и Перисферу» – стодевяностометровый шпиль с самым длинным в мире эскалатором и лежащую у его подножия сферу диаметром пятьдесят пять метров с диорамой утопического «города будущего» внутри. Но если для Рибей здание Райта было эзотерическим посланием из будущего, соответствовавшим ее представлению о высоком смысле живописи Кандинского, Бауэра и ее собственной, то в обыденном сознании, которое я пытаюсь сейчас вообразить, оно было аналогом выставочного павильона для демонстрации диковин, созданных в ожидании общечеловеческого «завтрашнего дня». В противовес презренному «протестантскому сараю» Гудвина и Стоуна, Райт создал композицию, созвучную претенциозным «симфониям» беспредметников.

Придумав башню с галереями, окаймляющими высокий атриум, перекрытый подвешенным стеклянным куполом, Райт потратил особенно много сил на определение ее формы. Есть у него и шестигранник с вертикальными стенами, есть и круглый зиккурат, но предпочтение он отдал самому фантастическому варианту – зиккурату перевернутому747. Сосредоточенность на идее «храма духа», усиленная стремлением унизить соперников с 53 улицы, обернулась агрессивной аттрактивностью выставочного пошиба. Дэвид Уоткин назвал эстетику музея Гуггенхайма «научно-фантастическим китчем»748. Хорошо еще, что вместо яркой наружной окраски – Райт колебался в выборе между синим и красным цветами, характерными для «симфоний» Бауэра, – остановились на белом.

Высота здания до вершины купола – тридцать метров, верхний диаметр – сорок. Невысокий купол скрывается, если вы подошли к музею ближе чем на шестьдесят метров. Отступите дальше – его заслонят угловые здания 88 и 89 улиц. Любая форма, расширяющаяся вверх, воспринимается, как растущая, преодолевающая силу земного тяготения. Так и здесь. Но оттого что в восприятии пешеходов перевернутый зиккурат Райта практически не имеет зрительной оси, которая держала бы, притягивала бы к себе расширяющиеся витки широкой бетонной полосы, при взгляде с юга, от 88 улицы, возникает дискомфортное ощущение недостаточности основания для раскручивающейся над тротуарами центробежной массы. Это ощущение эксплуатируют фотографы, стремящиеся к предельной остраненности объекта съемки. Вид с севера, от 89 улицы, зрительно комфортнее, потому что перевернутый зиккурат уравновешен объемами библиотеки и служебных помещений.

Окон нет. Откуда ни смотри, видишь колоссальную железобетонную массу. Прорезанные в ней горизонтальные щели делают ее еще мощнее, придают ей упругость и тем самым заставляют ощутить накапливающуюся в ней энергию. В книге Райта «Будущее архитектуры» шестая заповедь молодым архитекторам гласит: «Учитесь отличать любопытное от красивого»749. Любопытен или красив музей Гуггенхайма? Прежде чем отвечать на этот вопрос, надо понять, здание ли это перед нами или беспредметная гиперскульптура. По назначению – здание, по внешнему облику – скульптура. Весьма любопытная скульптура. Монумент, как того и желала Рибей.