Очерки поэтики и риторики архитектуры

Авторы называют Большой зал сердцем Элфи, но я предпочел бы назвать его чревом. В нем ясно выражена вертикальная ось, соединяющая центр округлой сцены со свисающим сверху гигантским акустическим рефлектором, служащим и люстрой. Но почти невозможно найти горизонтальные ориентиры, которые помогли бы соотнести стороны зала со странами света или внешними гранями здания. В композиции зрительских рядов нет ни вертикалей, ни четких протяженных горизонталей. Они напоминают вымоины, образованные потоками в подводной части берега. В этот зал не входишь, а погружаешься, даже если ты сразу занял место в первом ряду. Архитектурная метафора погружения как нельзя лучше выражает, чем является музыка для тех, у кого хватает денег, чтобы ходить на концерты сюда, а не в уютную старую филармонию на площади Иоганнеса Брамса. Сидя в Большом зале Элфи, совершенно забываешь, как выглядит здание снаружи, а глядя снаружи, удивляешься, насколько чрево несхоже с внешним обликом – совсем как у живого существа.

Во внешнем облике Элфи господствует не сжатие, не сосредоточение, не погружение, а экспансия. Эта противоположность обогащает переживание архитектуры и музыки. Борис Пастернак различал среди произведений «губки» и «фонтаны»831. Большой зал Элфи – «губка», само же здание – «фонтан». Кирпичный постамент, будучи отделен от стеклянной призмы горизонтальным пазом, покорен силе земного тяготения (чего не чувствовалось, пока он стоял сам по себе), а стеклянной надстройке, наоборот, дает толчок вверх. Постамент глядит недоверчиво своими крохотными оконцами, а стеклянное тело, оттолкнувшись, освободившись от тяжести, целиком принятой на себя кирпичной громадой, выходит в необъятный мир, отражая город, небо, облака, солнце. Стеклянный пик на западной грани придает зданию мнимое движение по Эльбе в сторону заката, к неисчерпаемому источнику разнообразных атмосферических эффектов. Во влажном переменчивом гамбургском воздухе стеклянные стены кажутся издали стальной хромированной поверхностью, на которой непрерывно играют контрасты и оттенки света и цвета.

В архитектурной риторике Эльбфилармони нет ничего общего с обобщенно-интернациональным мейнстримом. Есть только разделенное горизонтальной границей гамбургское и швейцарское, равнинное и горное. Гигантский кирпичный блок Калморгена, который прежде казался антитезой купеческой гордыне Шпайхерштадта, Херцог и де Мёрон превратили в воплощение характерно гамбургской практической основательности. Архитектурный троп на эту тему – поставленные ими на набережной Эльбы у юго-восточного угла филармонии три отреставрированных ослепительно белых на кирпичном фоне портовых крана в память о складских заслугах Кайшпайхера «A». Швейцарское же в данном случае не базельское, но альпийское. Элфи – билингва, архитектурная химера, противопоставленная сдержанной поэтике Хафенсити.

В интервью, данном 11 января 2020 года, в трехлетнюю годовщину открытия Элфи, Херцог осторожно заметил: «Возможно, больше красоты возникает в недемократическом контексте»832. Демократична комфортная среда Элфи, но не архитектурная риторика Херцога и де Мёрона, превознесших музыку в ницшеанском ключе как искусство сверхлюдей, которых Ницше противопоставлял «возвышенным» людям или «героям»833. «Героями» философ мог бы назвать хозяев Мессберга и Шпайхерштадта. Музыка же – горняя страна, оставляющая далеко в низинах и их коммерческие подвиги, и демократическую плоскостность Хафенсити. Венчающие Элфи пики – музыкальные акценты, восклицания, ликование, экстаз.

Искателям стилистических аналогий Херцог и де Мёрон преподнесли два подарка. Первый – перекличка пиков Элфи с неоготикой Шпайхерштадта. Второй – их родство с «Альпийской архитектурой» Таута. Для экспрессионистов – участников эпистолярной акции «Стеклянная цепь» – сверкающие вершины были «символами устремленности к свету, где царит гармония и человек обретает себя, растворяясь в единстве с Богом и преобразованным миром», – пишет современный исследователь, замечая при этом, что мотив «вершины» был у них тесно связан с метафорикой Ницше834. Но одно дело утопические видения и совсем другое – реализованная идея. Херцог и де Мёрон подчеркивают, что здание, воздвигнутое ими на Эльбе, еще в конце ХХ века было бы технически невозможно построить. Что уж говорить об экспрессионистских мечтаниях вековой давности.