Очерки, рассказы, статьи, дневники, письма

Маленькие эти собаки — знаменитые оленьи лайки, можно сказать — управляющие самоедским скотом. В кочёвке у такой собаки почётное место: на нарте хозяина. По указке хозяина она любого быка, любую важенку выбьет из стада, доставит куда надо. Её — маленькую — безропотно слушает целое стадо здоровых рогачей, боится её.

С нескрываемым уважением я разглядывал одного из этих пушистых управляющих, когда снова разразился неистовый собачий лай — теперь в посёлке. Управляющий только ушки поднял и остался на месте, а мимо нас торопливо, деловито, как на пожар, бежали большие собаки в посёлок.

Пошёл и я за ними.

Все собаки собрались у лавки Госторга. Там у крыльца стоял плотный кружок самоедов и зырян. Все с удивлением разглядывали невиданного зверя, только что доставленного с «Гусихина».

Удивился и я: зачем привезли сюда этого породистого густопсового русского борзого кобеля? Мне сказали: на племя.

Борзая собака в тундре! Это примерно то же, что земляника на северном полюсе.

В прежнее время любимая была потеха у богатых помещиков: травить зайцев, лисиц и волков борзыми. Охотник верхом на лошади, без ружья, с одним кинжалом сломя голову мчит по ровному полю за борзыми. Борзые добирают зверя — бывали и такие, что один на один брали матёрого волка. Охотник долой с седла — и сострунивает загнанного зверя, кончает его кинжалом.

Борзые и сейчас в цене у охотников-киргизов — в сухих и твёрдых степях. Но борзая в бесконечном болоте тундры — какая нелепость!

Местный служащий Госторга — зырянин с волосами цвета рязанской ржи — терпеливо вводит меня в историю местного собачьего вопроса.

Он говорит:

— Конечно, этой борзой тут не справиться. Однако промышленная собака тундре необходима: на песца. Ловушки — пасти, капканы — тем плохи, что много добычи тратится. Придавит песца, он и лежит неделю, две и больше, пока самоед не объедет весь свой район. А пока объезжает, звери и потравят добычу. Росомаха вон как далеко в тундру заходит. В капкане она песца не тронет: боится железа. А в деревянной пасти ни одного не оставит. Ошкуй — тому всё равно. Сойдёт со льдины на берег, пойдет шататься по тундре, — все капканы разворотит, все пасти. А тут ещё и волк, и сами песцы дохлым братом не брезгают. А собак таких, чтоб сама песца скрадывала и давила, — таких собак на всём Ямале четыре — пять наперечёт имеется. Вот и придумали мы новую породу вывести: песцовую ямальскую лайку с борзой помешать. Чтоб и чутьистая, и быстрая, и болот наших не боялась. Травит же борзая красную лисицу, почему ей белую лисицу не научиться травить? В конце концов добьёмся.

И он так дерзко тряхнул ржаными своими кудрями, что я подумал:

«Такие… пожалуй, и вправду добьются».

Он повёл меня в лавку, усадил на пустой ящик из-под консервов, запер двери и стал рассказывать. Прежде — при царе — ссыльный «за красный бантик», потом рабочий в тюменских верфях, теперь — простой работник прилавка, он говорил простыми словами, но рассказ его ложился, как мостки через зыбкую тундру.

— Олень — раз, рыба — два, песец — три. На этих трёх китах здесь вся жизнь держится. Вот взялись мы за китов в первую голову. Оленеводческий совхоз устраиваем, бедняков в колхозы сбиваем, борьбу с копыткой да с сибиркой ведём: пропаганда идей и помощь ветеринаров. В пятилетку положено до двухсот тысяч оленей довести в совхозах, и всю бедноту в оленеводческие колхозы объединить. В Обдорске назначено завод строить: замшу будет вырабатывать из оленьих шкур.

Песец — тоже дело надо поставить. Сила ведь — заграница с руками рвёт. Прошлый год песцовый был, как заяц песец шёл. Шестнадцать тысяч песца собрали с одного нашего тобольского севера, — шутка ли? Товар нехитрый, а тоже — поди его возьми! Богачи препятствие делают. Прежде, бывало, богатая самоедка идёт — вся в пуху и колокольчики на руках: дескать, вот она — я, подходи поближе да кланяйся пониже. Теперь — наоборот: прячут всё, самыми бедняками прикидываются. Приедет такой — у него два-три песца. А может это быть? Не может, потому у него оленей тыщи, пастей у него, капканов по всей тундре раскинуто, все орудия производства в его руках. Так он чего делает: он в этой фактории три песца продаст, в другой — три: это чтоб не знали, какой он богатый есть. А десятка два шкур с подручными бедняками в Уральские горы пошлёт. Там у них тайные скупщики, частники берут, — шут их знает, как ещё уцелели! А государству, социалистическому хозяйству — убыток.

Песцовый промысел тоже на рельсы ставим. Собачку вот придумали новую — не знаю, что выйдет, а так думаю: добьёмся же своего. Песцовому звероводству фундамент закладаем: видали кормлёнков? Тоже образцовую государственную песцовую ферму устроить проектец есть: для примеру. Ловушки надо придумать такие, чтобы никакой зверь добычи травить не мог. Капканы свои теперь, не заграничные, — должно на всех хватить. Вот только не наладились ещё настоящие делать: не держит ничего пружина. Вы там об этом доложите, в центрах-то. Пускай проверят да покрепше сталь дают.