Точно запомнились мне очертания страшного ущелья. Ступи Андриан ещё шаг — и он сорвался бы в пропасть, а за ним и я.
Мы быстро повернули и пошли назад.
Отошли несколько шагов и стали. Андриан сознался, что запутался безнадёжно.
Сняли лыжи.
Пошли в обратную сторону, против ветра.
Шли долго и утомительно, глубоко проваливались в снег. То и дело возникали впереди белые навесы, чёрные щели, дыры, и мы поспешно сворачивали в сторону.
Мокрый снег давно промочил нашу одежду; брюки, насквозь мокрые, пристали к телу. Силы выходят. Оба шатаемся, держимся друг за друга.
Вьюга в лицо, слепит и запирает дыхание. Лыжи в руках, как паруса, не дают идти. Бросить нельзя: только на них удержаться, если провалишься в щель.
Сил нет передвигать ноги.
Предлагаю Андриану выкопать лыжами яму и как-нибудь переночевать, пересидеть ночь в снегу.
Андриан не соглашается: одежды мало. Я — в одном дождевике, он — в фуфайке и робе. В сумке только тонкое одеяло.
— Маленько, — говорит Андриан, — ещё попробуем.
Дальше бредём.
На миг вдруг прорвало туман, и сквозь пургу в темноте встали: слева гора, справа гора и что-то чёрное в ней. Должно быть, долина к морю.
Опять всё скрылось. Но мы твёрдо запомнили направление по ветру.
Пошли. Вдруг круча вниз.
Осторожно пробуем лыжами: спуск и дно.
Спускаемся. Андриан впереди, я сзади.
Неожиданно Андриан исчезает.
Не успев понять, что случилось, и сам стремглав лечу вниз, пролетаю метра четыре и падаю прямо на Андриана. Больно треснуло лыжиной.
Поднимаемся, кости как будто бы целы. Всё на месте.
Находимся в узком ущелье речки.
Пошли по нему. Вдруг впереди снежная стена. Речка падает в чёрную дыру под ней.
Пробовали царапаться по левому крутому берегу — не влезть.
Андриан вырубает ступеньки лыжей, я — своими крепкими солдатскими сапогами. На счастье, надел их утром вместо мягких торбасов.
Вылезаем на пологое место. Шарим дальше в темноте — уступ. Такая крутизна вверх, что опять приходится спускаться.
Бредём по дну ущелья.
Андриан опять проваливается, к счастью, неглубоко.
Оказывается, проломил лёд и попал в воду.
Опять пробуем подняться. Ползём по стене. Выше и выше.
У Андриана из рук выскальзывает лыжина, со свистом укатывается вниз.
Нет сил вернуться за ней. Пусть пропадает.
Наконец вылезли на берег. Впереди гремит море.
Сразу как будто и сил прибавилось.
Через полчаса спустились на лайду. Здесь туман меньше. Светлее. Огляделись: мы в замкнутой скалами бухте. В одну и в другую сторону — скалы. Мы в каменном колодце.
Пошли наугад в правую сторону.
Гора обрывается в море. Бурун с бешеной силой бьёт в неё. Ударит — и откатится. Ударит — и назад. И нам надо проскользнуть по узенькой кромке каменного карниза, точно рассчитав время между двумя ударами буруна.
Мы с Андрианом посмотрели друг другу в глаза. Всё равно замёрзнем здесь в бухте.
Я подошёл к узкому карнизу вплотную.
Бурун ударил в скалу, взвился к небу и с шипением пошёл назад.
Я ступил на карниз, распластал руки, чтобы плотней прижаться грудью к скале.
Так, с повёрнутой вбок головой, быстро стал переставлять ноги. Левую отставил, правую к ней придвинул, и опять, и опять, чтобы не думать о другом, считал про себя шаги:
— Четыре, пять… восемь, девять…
На десятом услышал за собой рёв набегающего буруна, всей спиной почувствовал его тяжёлую силу: шваркнет о скалу и слизнёт, как спичку. Меня ударило в спину, обдало с головы да ног холодной водой и повалило лицом в песок, но я уже был по ту сторону скалы.
Холодный водяной язык тянул в море. Я ухватился за первый попавшийся камень.
Камень выдержал. Бурун схлынул. Я вскочил на ноги.
Теперь Андриан.
Он подхватил брошенные мною лыжи и ловко, как кошка, проскочил опасное место.
Бурун не успел слизнуть его.
Мы стояли в той самой бухте, откуда начали свой подъём в горы.
Легко и радостно стало. Присели отдохнуть.
Километра три ещё пришлось тащиться по лайде, по сыпучему песку против пурги. Мокрая одежда обмёрзла, стала как железные латы.
Добрались до юрташки мокрые от пота, без сил; руки и ноги дрожат.
Достал заветные — на самый крайний случай — полбутылки спирту. Ожили.
Хорошо, что не остались ночевать в снегу, — пропали бы.
С утра — норд-ост.
Пурга всё сильней, гор даже не видать. Идти — и думать нечегó.
Взялись за чистку песцовых шкурок. Андриан наточил мне нож, как бритву.
Начинается чистка с хвоста. Потом задние лапы, потом кругом по туловищу.
Навык нужен большой. Я через четыре с половиной часа дошёл только до передних лап, сделал два пореза больших и несколько маленьких.
А каюр Григорьев привязал нож к обрубку своей правой руки и так ловко им орудует, что очистил уже всю шкурку, даже ушки и лапки кармашками кончил, и ни одного пореза.
Обедали в два часа. Суп из нерпы с макаронами и рисом, к нему пироги с рисом, на второе — чайки пареные.
Всё очень вкусно.
Пурга, кажется, никогда не кончится.
Ветер переменился вест (западный). В девять утра стало проясняться.
Выехали с каюром Григорьевым на собаках в Перегребную.
Ехали тем же путём, что проделали третьего дня с Андрианом.