Очерки советской экономической политики в 1965–1989 годах. Том 1

Соответственно, конфликт Брежнева и Косыгина, а также подчиненных им и подчиняющихся им (что было далеко не одно и то же) институций носил глубокий и принципиальный характер. В советской экономике были скрыты определенные резервы, поэтому Брежневу надо было выбить из правительства ресурсы на две подчиняющиеся де-факто лично ему отрасли[490], Косыгину надо было обеспечить ритмичное и запланированное функционирование всей экономики страны. Потому задачей премьера и его аппарата было скрыть резервы и потратить их на решение тех задач, которые они считали нужным решать по своей воле.

Прежде всего в устойчивом высоком финансировании и первоочередном обеспечении материальными ресурсами нуждалась нефтегазовая отрасль. От нее с каждым годом все больше зависел бюджет, а значит, макроэкономическая стабильность. В продуктах, созданных на основе нефти и газа, остро нуждались электроэнергетика и транспорт, без которых в свою очередь вообще не могли функционировать вся индустрия и инфраструктура страны. Радикальные (по меркам того времени и среды) советники-макроэкономисты, такие как директор Института экономики Сибирского отделения АН СССР Абел Аганбегян, пытались обратить внимание руководства на очевидные для них (по имеющимся цифрам) перекосы в пользу ВПК и явное отставание гражданского машиностроения, а также вообще потребительского сектора. Однако таких Косыгин лично убирал из публичных дискуссий, хотя они играли на его стороне[491]. Можно предположить, что он и без них хорошо понимал сложившуюся ситуацию, однако не имел политической возможности сделать по-иному.

Мы все время спешили и подгоняли экономику так называемыми напряженными планами. Когда в материальных балансах ресурсы не обеспечивали потребности, то уменьшали не потребности, а нормы, обосновывая это техническим прогрессом. Следует признать, что здесь было много и произвола[492],

— говорит об этом замначальника сводного отдела Госплана СССР Евгений Иванов.

Таким образом, вопрос составления плана являлся не хозяйственным, а политическим. За ним стояли большие группы влияния. И многие руководители высшего уровня помнили уроки «ленинградского дела», которое (как уже говорилось выше) началось с письма Сталину от заместителя начальника Госснаба — с жалобой на то, что один из предшественников Байбакова Николай Вознесенский «закладывает в годовые планы заниженные показатели»[493]. Многие из руководителей СССР брежневского времени на своем опыте пережили попытки Хрущева контролировать планирование — назначение на пост главы Госэкономкомиссии, которая на время заменила Госплан, его наиболее верного соратника, первого заместителя председателя Совета министров СССР Иосифа Кузьмина[494].

Ситуация обострялась тем, что Брежнев поставил на некоторые высокие посты в правительстве и ключевых ведомствах «своих» людей, а в аппарате ЦК КПСС, который ему подчинялся (в действительности он преимущественно контролировался Михаилом Сусловым), многие отраслевые отделы реально ориентировались на позицию либо правительства, либо крупных отраслей, за которыми они вообще-то должны были следить от лица партии.

Например, имеется утверждение, что в Отделе плановых и финансовых органов значительная часть сотрудников, включая руководящих, будучи выходцами из Минфина, «не замечали» дефицита бюджета, манипуляций с его планированием или силовых действий министра Гарбузова по лоббированию своих интересов, которые они обязаны были контролировать в качестве сотрудников аппарата ЦК[495].

Очевидно, что под эту характеристику подходит, например, заведующий сектором финансов отдела Николай Гаретовский, проработавший в Минфине с 1950 по 1987 год с перерывом на 15 лет работы в аппарате ЦК. В своих мемуарах он дает однозначно положительную характеристику «косыгинской реформы» и с огорчением говорит о том, что затем «последовал окрик — поставить все на место, чтобы все вновь было „по-ленински“ и „по-марксистски“». Себя он ни со сторонниками подобной позиции, ни с «ленинским» дискурсом явно не отождествляет[496].

Ближайший помощник Косыгина, управляющий делами Совмина Михаил Смиртюков, говоря о противостоянии его шефа с Брежневым, сообщает, что в аппарате ЦК «были достойные товарищи, предупреждавшие нас о готовившихся неприятностях». И характеризует обстановку в целом в следующих словах: «На войне как на войне»[497].

Объяснения сложившейся ситуации вербализовались путем предъявления в кругу единомышленников неофициальных обвинений оппонентам, где сторонники Брежнева описывались, например, как «днепропетровская хунта», а действия сторонников Косыгина понимались как «защита узковедомственных интересов» или (при описании «шелепинцев») как «игры комсомольцев» или «попытки реванша неосталинистов».