Очерки советской экономической политики в 1965–1989 годах. Том 2

Вообще мысль поставить предприятие как основную экономическую ячейку в привилегированные условия относительно всех других экономических субъектов разделялась всем ядром реформаторов. В частности, разработчики закона встречались с директорами крупных производств, задавая им один главный вопрос: что вам мешает работать?[1177] Согласно идее закона, предприятие получало реальные права самоуправления, а на министерства возлагались функции координации и развития научно-технического прогресса[1178].

Однако по поводу закона начались ожесточенные дискуссии, впервые всерьез расколовшие ряды реформаторов. Сначала Воротников и Громыко критиковали пункт в законе, устанавливающий для трудового коллектива право собственности на предприятие, и ядовито (но весьма прозорливо) интересовались, может ли в таком случае он продать свой завод, а Рыжков проект защищал[1179]. К июню 1987 года дело дошло до острого (с руганью и даже оскорблениями) конфликта Горбачева и Рыжкова. Первый мечтал полностью вывести предприятия из-под контроля министерств и надеялся, что они после этого сразу пополнят бюджет, как это ему рассказывали прогрессивные академические экономисты. Рыжков к тому моменту осознал, что в результате принятия имеющегося варианта развалится не только система управления экономикой, но и производственные цепочки, а значит, директора крупных предприятий и НПО (интересы которых он отстаивал) останутся без младших партнеров и поставок смежников[1180]. С ним были согласны и его прежние оппоненты, и другие секретари ЦК и члены Политбюро старшего поколения (Воротников, Долгих, Бирюкова)[1181].

В итоге закон был принят в половинчатом виде. Вместо утвержденных сверху объемов производства утверждались «контрольные цифры» и «госзаказ», сохранялось материально-техническое обеспечение через систему выделяемых фондов, контролировались цены на продукцию, прикрепление к поставщикам, у министерств сохранялась возможность перераспределять фонды предприятий от прибыльных к убыточным. В то же время предприятия окончательно переходили к практике хозрасчета и самофинансирования[1182]. Но Кацура был недоволен:

В ходе экономической реформы этот закон как составная часть последовательной государственной политики реформирования не получил должной оценки. Более того, поскольку речь шла о преобразованиях государственной собственности, она, эта собственность, как предполагали некоторые реформаторы, не заслуживала особого внимания. Внимание было сосредоточено на монетарных методах управления. Место, роль и интересы трудовых коллективов в их разработках не комментировались[1183].

Но его риторика об «интересах трудовых коллективов» была ложью, маскирующей защиту интересов главных выгодополучателей от этих идей — руководителей предприятий. На МТЗ, где он и Слюньков начинали свою карьеру, в результате хозяйственной реформы Косыгина основная масса работников ничего не приобрела. Как следует из отчета ЦК КПСС за 1972 год (см. 2-ю главу части 1), предприятие ничего не вкладывало в улучшение условий труда работников. Даже шкафчиков для одежды не хватало. Зато существенно больше стали получать начальники.

Ровно то же стало происходить в результате деятельности Кацуры уже на общенациональном уровне в период перестройки. Директора по новому закону получали много власти, и с них снималась ответственность перед министерствами[1184]. Четыре из пяти кооперативов (на середину 1989 года) были созданы при предприятиях и служили способом перекачки их ресурсов на свободный рынок. Это был быстрорастущий сектор трудовой занятости, насчитывающий к началу 1991 года уже шесть миллионов человек[1185].

Борис Гостев в интервью рассказывал: