Очерки жизни и быта нижегородцев XVII-XVIII веков

В 1785 году в нижегородские губернские судебные места была прислана из села Спасского Васильского уезда крестьянская женка Федосья Антонова по причине найденных у нее нескольких высушенных лягушек. Узелок с остатками сухих лягушек обнаружил у Антоновой муж ее, писавший в прошении: «К чему таковые лягушки у нее были — не для ль какого вреда, неведомо». И так как он «имеет подозрение на нее в желании его умертвить по случаю несогласного с ним жития», то и представляет Федосью и лягушек на суд.

Обвиняемая женка заявила на допросе, что сушеные лягушки у нее хранились для лечения ломоты в ногах, а намерения причинить зло мужу у нее не было.

Эксперт, в лице штаб-лекаря земского суда, заявил, что «часть тех иссушенных лягушек давана была собаке в молоке и по содержанию оной трое суток запертою в особом месте никакого вреда и перемены не последовало». Посему Губернский суд постановил: «Означенную женку Федосью Антонову от суда и следствия учинить свободною».

В июле 1793 года в нижегородском Совестном суде производилось дело о дочери нижегородского ямщика Котовщикова, девке Лукерье, и солдатке Анне Матвеевой. Лукерья обвинялась в том, что, получив от солдатки три «навороженные завязанные узла», подкинула один из них под порог дома бобыля Благовещенского монастыря Фролова и «испортила» дочь его Авдотью. Другой «узел» она подкинула «по наущению той же солдатки» под порог жилья отставного солдата Старикова, который выдавал дочь свою Секлетею Данилову замуж за капрала Березлева. «И оная девка Авдотья и капральская жена Березлева, — заключает судебное следствие, — от того приходят в безумство». Вызванные в присутствие «потерпевшие» женщины показали, что у каждой из них болит сердце, «отчего и приходят они в безумство».

Суд постановил вызвать лекаря для освидетельствования «порченых».

Последний нашел у обеих обычную форму психической болезни. Лукерья Котовщикова и Анна Матвеева отделались полугодовым сидением в остроге…

В деревнях бытовал в период падежей скота суеверный обряд «изгнания коровьей смерти». Для предотвращения эпидемии считалось достаточным силами женщин «опахать деревню». После полуночи, перед рассветом, в крестьянскую соху впрягались восемь обнаженных женщин и с соответствующими причитаниями двигались, проводя борозду вокруг селения. Сзади шла толпа остальных владелиц коров, размахивая кочергами, косами, серпами, ухватами, надеясь «испугать и прогнать коровью смерть». При этом считалось обязательным для успеха «церемонии» полное отсутствие мужчин на улицах и за околицей. Такое условие трудно было соблюсти, поэтому, объясняли крестьянки, и не было «чудодейственного» прекращения коровьих эпидемий. Однако сила внутреннего убеждения была такова, что «опахивание» в некоторых нижегородских деревнях сохранилось чуть ли не до середины XIX века.

Суеверия, связанные с лечением животных и людей, особенна широко были распространены в южной части Нижегородского края.

Известный русский академик И. И. Лепехин, посетивший Арзамас в 1768 году, пишет: «…хотя город Арзамас снабден ученым лекарем, однако жители в болезнях своих полагают более надеяние на незаконно ко врачеванию рожденных, как-то: на старух, мальханиц, ворожей и прочая…», «…По утру весьма рано посетил нас один из чиновных отставных офицеров, о которого имени и чине благопристойность упомянуть не дозволяет. Он был человек пожилой и словоохотлив. Рассказывая многие свои странные (т. е. по разным странам — Д.С.) похождения… довел речь до наших врачей, при которой, если бы кто имел охоту, совершенно бы мог научиться злословию. Сколько он унижал наше трудами и порядочным учением приобретенное искусство врачевания, столько выхвалял покойной бабушки своей лечебник и неудобопонятную его пользу. Оказывая желание быть соучастником его премудрости, без дальнейшего прошения сей Брамормаз (средневековый врач-целитель — Д.С.) обещал нам открыть сокровенные тайны своего наследственного лечебника: и так пошли мы с ним за город по Алаторской дороге. Первою встречена нами была Плакун-трава, которую наш Иппократ (Гиппократ), пошептав не знаю что, сорвал и, остановясь, говорил: «Плакуном ее называют для того, что она заставляет плакать нечистых духов. Когда будешь иметь при себе сию траву, то все неприязненные духи ей покоряются. Она одна в состоянии выгнать домовых дедушек, кикимор и прочих и открыть приступ к заклятому кладу, который нечистые стерегут духи», — что последнее собственным своим утверждал примером, хотя он с приобретенным кладом столь беден, сколько можно представить себе бедность в совершенном ее виде… От чертей дошло дело до ворожей. Колюка, в великом множестве по пригоркам растущая, подала к тому повод: «Траву сию, — продолжал он, — должно знать всякому военному и проезжающему человеку. Дымом ее когда окуришь ружье, то никакой колдун его заговорить не может»».

И много еще других местных лечебных суеверий и примет узнал академик Лепехин от словоохотливого знахаря-арзамасца.