Очерки жизни и быта нижегородцев XVII-XVIII веков

С внешней стороны речь волжанина-нижегородца гармонировала с его степенным обликом, лилась плавно и широко.

В Нижнем Новгороде скрещивались наиболее распространенные формы русской речи. Особенности, типичные для южной и северной групп русского языка, у стыка главнейших русских рек впитывались и растворялись друг в друге. «Оканье», приходившее с севера, и «аканье», спускавшееся с верхней Оки, в конце концов слились в характерном нижегородском, растянутом, певучем и слегка окающем говоре.

Нижегородская речь имела богатый словарный запас. Для обозначения одного какого-нибудь предмета или понятия нижегородец мог по желанию употребить, сплошь и рядом, десяток и более разных обозначений, определений или характеристик.

Говоря, например, о своей болезни, нижегородец высказывался: я болен, недомогаю, страдаю, недужен, немощен, нездоров, хил, скорбен, иссох… Подчеркивая оттенок цвета ткани, употреблял выражения: таусинный (темно-вишневый), червчатый (смесь багряного с синим), серо-горячий, жаркий, огненный, буро-багровый, мурамный (цвет травы), облакотный (цвет облака), объяринный (с отливом), рудо-желтый, темно-дымчатый, празеленый (иссиня-зеленоватый), светло-крапивный, маково-гуляфный (красно-розовый), светло-осиновый и многие другие.

Для обозначения масти лошадей в обиходе имелось до сотни определений.

Детально разработан был язык в сфере семейно-родственных отношений. Каждая степень родства, даже самого дальнего, имела свое обозначение, иногда зависевшее от возраста. Брат, брательник, братан, братанич — разные понятия. Сыновья одного отца — братья, но называли они друг друга: старший младшего — брательником, младший старшего — братаном. Братанич — сын от старшего брата. Сын от старшей сестры — сестрич. Сыновья от младшего брата или сестры — племянники. Под именем племянников, однако, разумелись и все другие младшие родственники мужского пола.

Богатый словарный обиход людей XVII столетия не весь перешел к последующим поколениям. Кое-что отброшено за ненадобностью, многое забыто, иное заменено иностранными словами.

Есть и такие слова-понятия, которые за триста лет видоизменились и хотя еще существуют, но приобрели иной, в некоторых случаях прямо противоположный смысл.

В XVII веке слово «лихой» означало — нехороший, дурной, а в наше время «лихой» значит удалой человек, бесшабашная натура.

«Хитрость» обозначала ум, догадку, расчет, разумное применение чего-нибудь, а ныне под хитростью разумеют уловку, лукавство, обман.

«Пресловутый» — эпитет XVII века — относился к людям знаменитым и прославленным. Теперь, в XX веке, назвать кого-нибудь пресловутой личностью — значит подчеркнуть неблаговидную репутацию данного человека.

Существовали в нижегородском обиходе XVII столетия и такие слова, как «халтура» (означало даровую еду на поминальных и других обедах), «беременная бочка» (наполненная товаром), «глухие животы» (спрятанное имущество), «гулящий человек» (свободный от крепостной зависимости), «разврат» (разрыв отношений с любым другим человеком), «страхование» (явление, наводящее ужас), «третьевание» (посредничество в споре).

Юридические сделки, имевшие в виду будущий лишний доход (пользу, процент), облекались в своеобразную форму: деньги давались «в рост», хлеб-зерно — «в присып», мед — «в настав».

Нижегородцы любили точность выражений. Говорили: «выпалил из ружья», но ни в коем случае не «выстрелил» — выстрелить можно было только из лука.

Распространенными местными пословицами и поговорками являлись: «Аз пью квас, а коли вижу пиво, не пройду ево мимо», «Береги белую деньгу (т. е. серебро) на черный день», «Он мне брат родной, да матки не одной».

Письменная речь нижегородцев XVII столетия известна по нескольким сохранившимся в архивах и напечатанным в разное время семейным и деловым письмам.

Стрелец, оторванный военной службой от семьи, пишет в Нижний «грамотку» из Астрахани: «…государю моему батюшке Дмитрию Констентиновичу сынишка твой Тимошка, благословения прося, челом бью. Здравствуй, государь, на многая лета. Жене моей Прасковье Ивановне с любовью поклон, и всем моим приятелям по великому челобитью. Да, пожалуйте, государи, не покиньте моего батюшка, и женишку, и домишка. По сем здравствуйте на многая лета. А про меня изволите ведать, и я октября по 29 число, дал бог, жив и здоров; в Астрахани в конных стрельцах, а жалованье дано полугодовое по пяти рублей, а хлебного по двенадцати четвертей; а сказано нам вечное житье; а жить худо — приволья никакого нет; лес всякий и дрова дорого купить, а у меня ремесла никакого нет, взять негде; одежа всякая дорога. А ты, жена, сама догадывайся; а я в Астрахани жить не буду. Аз, сам писав, челом бью…».