Нижегородец, боярский сын, служилый человек Афанасий Аристов, в тревожный 1609 год, находясь в Нижнем, но собираясь в поход под Арзамас, шлет весточку жене, проживающей временно в Москве: «От Афанасия Федоровича жене моей поклон. Аз в Нижнем здоров. Буду, солнышко, по тебя, как аж даст бог дорога поочиститца; а как с тобою увижусь, тогда и мысль будет, смотря по делу. Да и для того ныне не поехал, что дожидаемся с Лукою с Петровичем; как Арзамас государю добьет челом, и нам бы и Петру Микуличу поместье взяти, да с Лукою и буду вместе. Да вели, солнышко, ко мне отписати о своем пребывании; а чаю, едва живешь, не токмо что рухлядь, хоть и дворишко московский продай, чтоб тебе с голоду не умереть. А только кто из наших Аристовых, или меньшой дядя, или Абрам объявятся на Москве, и ты вели бить челом, чтоб тебя послали к себе в деревню… А грамотки из деревни мне писать не вели: ведаю яз твое житье и сам, а меня грамотка та в Нижнем не застанет…»
Нижегородский крестьянин письмом просит у помещицы Анны Ильинишны Морозовой для своего младшего брата разрешения вступить в брак: «Государыне, Анне Ильинишне, бьет челом и плачетца сирота твой Алешка Яковлев. Брат у меня, государыня Анна Ильинишна, не женат и девать некому, а женить мне ево мочи нет. Есть у тебя, государыня, в вотчине деревне Чагловой молодица вдова Аленка Песочинская. Умилостивись, государыня Анна Ильинишна, не запрети нам с тою молодицею говорить на словах полюбовно, авось она и похочет за брата моево; и похочет, только бы твоя милость к нам была и запрести бы ей от тебя, государыни, не было. Государыня Анна Ильинишна, смилуйся!»
Доведенные до отчаяния, крестьяне нижегородского вотчинника А. И. Безобразова шлют своему барину слезное прошение: «Государю Андрею Ильичу бьют челом сироты твоей нижегородской вотчины села Маликова крестьянишки: Гаврилка Захаров, Федька Артемьев, Савка Тихонов, Максимко Тихонов, Федька Васильев, Тимошка Федотов и все сироты твои. В нынешнем, государь, в 192 году (1684), Федор Михайлов сын Есипов (владелец соседнего поместья) мочью своею оттягал нашу землю в дву полях и с сенными покосами, близко до полупол (т. е. около половины), и разорил он, Федор, нас без остатку и заставил нас с жены и. ребятишки в мире шататься (кормиться мирским подаянием). Да мы же, сироты твои, озябаем без дров студеною смертью, покупаем мы, сироты твои, дрова дорогою ценою, великих государей (Ивана и Петра) Дворцовой Терюшевской волости, в деревне Романихе у мордвы, и ездим мы с дровами мимо вотчины стольника Степана Савича Нарбекова села Поляны, и Полянские крестьяне (по приказу Нарбекова) те купленные дрова у нас и секиры (топоры) отымают неведомо за что… Да божьим изволением всегда у нас хлебная недорода, поля наши всегда морозом побивает (конечно, крестьяне имеют в виду прошедший год. —
На это письмо написан был А. И. Безобразовым на имя приказчика Василия Маркова ответ, который может служить образцом письменного стиля нижегородского феодала-вотчинника XVII века: «…сыскать, все ли крестьяне ту челобитную писали, а будет скажут, что они про эту челобитную не ведают и не писывали, бить кнутом того крестьянина, который челобитную писал, нещадно, только лишь чуть душу оставить. Андрей Безобразов». Жестокость и бессердечие нижегородского вотчинника не требуют комментариев.
Эти и ряд других дошедших до нас памятников письменной речи нижегородцев XVII столетия говорят о том, что среди них было много людей грамотных. Правда, некоторые документы не имеют личных подписей. Но должно помнить, что собственноручная подпись на официальных бумагах в древней России не имела того значения, какое получила теперь, в XX веке. Для подписи челобитных, договоров, сделок чаще всего приглашался почтенный влиятельный человек (староста, приходский поп), который ставил свою подпись за грамотных и неграмотных, являясь одновременно надежным свидетелем совершающейся процедуры.
Известно также, что начиная с XV века и особенно в XVI–XVII веках книги скапливались в хранилищах, главным образом в монастырях. Многие книги, переписанные от руки, хранились у сельских жителей. Над такими книгами трудились тысячи знавших грамоту и умевших владеть пером людей; они предназначались еще большему числу читателей.