Очерки жизни и быта нижегородцев XVII-XVIII веков

Торговых и предприимчивых посадских людей не могла не интересовать «пятая мудрость» — арифметика. К услугам их имелось рукописное пособие, рассматривавшее эту «мудрость» с разных сторон. Предисловие гласило: «Сия мудрость есть изыскана древними философы остропаримого разума; нарицается арифметика, сиречь счетная — арифмос по-гречески счет толкуется. Ею же состоится численная всякая мудрость: сим бо числом может числить всякий счет малой и великой, елико мощно постигнути человеческому разуму. И в морском плавании и в земном верстании арифметика наставляет и меру указует и на доли раздробляет; и к долям доли прикладывает, и из долей доли вынимает, и в доли раздробляет дотоле, доколе впросте недоуменное дело объявлено будет». В заключение автор предисловия, очевидно желая отвратить от изучения арифметики людей, к ней не расположенных, говорит: «Сего ради отъидите от меня все, иже меланколией обдержаны суть и у которых мозги с черной желчью смешаны, — моим ученикам достоит имети суптильный, чистый и высокий разум».

Старшего возраста нижегородцы черпали знания из печатных и рукописных книг, младшие поучались — за отсутствием школ — у подьячих и церковников.

Метод обучения для детей всех сословий был одинаков, прост, несложен и… длинен. На шестом году жизни ребенка сажали за букварь (печатный учебник, составленный в 1621 году патриаршим дьяком Василием Бурцевым). Год продолжалось усвоение азбуки. Второй год обучения посвящался изучению «Часовника». Через пять месяцев переходили к чтению «Псалтыря». Еще через три месяца прочитывали «Деяния апостольские». Наконец спустя полгода приступали к писанию чернилами на бумаге. На девятом году ребенка учили петь по «Октоиху» (нотная церковная книга). От «Октоиха» месяцев через восемь переходили к изучению наиболее трудных церковных песнопений, после чего к наступлению десятилетнего возраста весь курс основных «наук» считался пройденным.

Образование юного поколения, конечно, не было всеобщим и если давало некоторое умение «чести и писати», то никак не служило достаточным основанием для широкого развития интеллекта. Нижегородская жизнь XVII века характеризуется острой борьбой знания с невежеством, дедовского суеверия со свежими веяниями.

Еще «Стоглавый собор» при Иване IV указывал на вредность бытовавших повсеместно пережитков седой древности — кудесничества, волшебства, суеверий, предрассудков.

Широкие массы населения в XVII веке верили в сны, приметы, счастливые и несчастливые дни, в возможность влиять на судьбу человека. Распространено было гадание, т. е. разузнавание всякими способами своего будущего. Существовали многочисленные гадальные книги-руководства: «Зодей» (гадание по знакам зодиака, когда наблюдали, кто под каким знаком зодиака родился, и в связи с этим предсказывали счастье или несчастье в жизни), «Альманах» (гадание по ущербу Луны и погоде), «Шестокрыл» (гадание по счастливым и несчастливым для человека годам, месяцам, дням и часам), «Воронограй», «Куроклик» (гадания по крику воронов и петухов), «Аристотелевы врата» (гадание по рисованным от руки клеточкам), «Сносудец» (гадание по снам), «Трепетник» и много всяких других.

Распространено было убеждение, что любого другого человека можно «испортить», «заговорить», «сглазить», «приворожить» или «отвратить». Имелись и рецепты такой порчи, написанные в «волшебных черных книгах». Сам человек, части его тела, пища, питье, одежда, все предметы домашнего обихода «по черной книге» представляют богатый материал для волшебства. Всем таким предметам таинственная сила придается посредством особых приемов: «наговоров», «заклинаний», «заговоров», «нашептывания».

Вздорное суеверие подчас граничило с возможностью преступления; за помощью к «колдунам» обращались люди, желающие избавиться от ненавистного или опасного для них лица. Власти пытались бороться против всякого «волшебства» путем сыска, пыток и последующей строгой кары.

Героем характерного суеверно-криминального дела оказался дьячок нижегородского Печерского монастыря Семейка (Семен) Григорьев.

В начале марта 1628 года послали Семейку с каким-то делом из монастыря в воеводскую канцелярию в кремле. На Благовещенской площади, перейдя каменный мост на рву, в завороте Дмитровской башни, дьячок поднял с земли оброненный кем-то сверток, тщательно перевязанный накрест бечевкой.

Дома, в монастыре, дьячок развернул находку и увидел, что перед ним тетрадка с гадальными «рафлями». Рафля — разграфленный на клеточки лист бумаги. Каждая клеточка имела цифру, повторенную в перечне множества разнообразных случаев и действий.

Бросаемое на лист ячменное зерно определяло будущее.

Любитель всякого чтения, Семейка и ранее знаком был с рукописными произведениями подобного рода. Он даже являлся собственником подаренной ему когда-то знакомым каргопольским стрельцом писаной бумажки в шесть с половиной строк, учившей, как бороться с наводимой злыми людьми порчей.