Очерки жизни в Киеве в 1919-20 гг.
Л. Л -ой
I
Граф Пирро
С тех пор как мне удалось каким-то чудом выбраться из Советской России, я привыкла делить людей на две категории. Одна из них это те, которые, правда, знают понаслышке о том, что там происходит, интересуются, — пожалуй, даже сочувствуют, но относятся ко всему этому приблизительно так, как мы в свое время относились к газетным сообщениям о чуме в Азии.
«Ужасно, люди гибнут сотнями, тысячами..., да ничего не поделаешь: Слава Богу, далече! Лишь бы карантин был хороший. Эти люди, когда узнают, что я русская и недавно оттуда, относятся ко мне сочувственно и хорошо. «Не правда ли, там ужасно?» — спрашивают они на языке тех стран, визу куда мне удалось получить, и, обыкновенно, не дождавшись ответа, продолжают: «слава Богу, что хоть вам удалось оттуда выбраться: здесь вы отдохнете и забудете». Но есть еще и другие, есть те, которые были там сами. Они знают, что выбраться оттуда еще недостаточно, что забыть нельзя. Они помнят, как обливалось кровью сердце у них, когда они спасали свою жизнь и оставляли там своих близких, свои семьи, своих друзей. Они понимают также, что, выбравшись оттуда, надо продолжать жить здесь, а жизнь — это вещь во всех отношениях очень сложная.
Вот, когда эти люди спрашивают меня о том, что делается там, и с дрожью в голосе называют лиц, фамилии которых мне, по большей части, незнакомы, тогда мне делается больно и досадно, что я так мало знаю и так мало могу им рассказать.
Мне жилось в Киеве при большевиках относительно легче, чем остальным. Объясняется это тем, что неожиданно для самой себя я очутилась служащей Китайского Исполнительного Комитета и Союза Китайских граждан; впрочем, так это учреждение называется теперь, а прежде, когда я в него поступала, это было просто Китайское Консульство.
Случилось это вот как: в день прихода в Киев Советской власти, в первых числах февраля 1919 года, половина нашего дома была реквизирована штабом какой-то дивизии или полка, не помню. Пришли они рано утром, человек 15; отделили для себя, разумеется, не спрашивая нас, несколько парадных комнат, а нам разрешили оставаться в наших спальнях. Обещали, что нас стеснять ни в чем не будут, лишь, бы им не мешали работать; словом, мы остались очень довольны нашими новыми постояльцами.
Вечером я сидела одна в столовой, брат же домой не вернулся, а из соседних комнат доносились смех и пение, там, очевидно, было очень весело. Действительно, солдаты ограбили какой-то буржуйский погреб, перепились и вскоре один из них явился в столовую ко мне делегатом: «чего ты, бабочка, одна сидишь, иди в наши апартаменты чай пить». Я обещала сейчас прийти и незаметно черным ходом, захватив почему-то, даже и теперь не могу понять почему, котиковую шапку брата, улизнула из дому.
Дело было зимой, вечером, в первый день занятия города большевиками; на улицах было пустынно и жутко, и я решила зайти в ближайший к нам дом моего дяди, где помещалось Китайское Консульство. Перед своим бегством в Одессу, мой дядя, по примеру прочих, пожелал заручиться какой-нибудь охраной для своего имущества. Вспомнил об этом слишком поздно, все европейские консула уже разместились по особнякам в Липках, и на его долю никого не оставалось. Кто-то сказал ему, что на окраине города, на Васильковской, кажется, улице живет китаец, по всем видимостям, — консул, и будет, вероятно, очень рад найти лучшее помещение. Мой дядя немедленно поехал за ним, привез на извозчике и водворил у себя. Последние дни перед отъездом и семья дяди, и все мы, бывавшие там, не переставали ухаживать за консулом. Я и теперь не могу вспомнить без смеха наших разговоров. «А что, чаю много пьют в Китае?» осведомлялись мы по очереди. «Цaй? пьют цaй; китайцы очень рюбят цай». Его манера не выговаривать большинства букв, произносить
Вот, под охрану к этому мандарину, я и отправилась теперь, в трудную минуту.