Читаем Очерки жизни в Киеве в 1919-20 гг. полностью

Очерки жизни в Киеве в 1919-20 гг.

Л Л-а

Биографии и Мемуары / История18+

Очерки жизни в Киеве в 1919-20 гг.

Л. Л -ой

I

Граф Пирро

С тех пор как мне удалось каким-то чудом выбраться из Советской России, я привыкла делить людей на две категории. Одна из них это те, которые, правда, знают понаслышке о том, что там происходит, интересуются, — пожалуй, даже сочувствуют, но относятся ко всему этому приблизительно так, как мы в свое время относились к газетным сообщениям о чуме в Азии.

«Ужасно, люди гибнут сотнями, тысячами..., да ничего не поделаешь: Слава Богу, далече! Лишь бы карантин был хороший. Эти люди, когда узнают, что я русская и недавно оттуда, относятся ко мне сочувственно и хорошо. «Не правда ли, там ужасно?» — спрашивают они на языке тех стран, визу куда мне удалось получить, и, обыкновенно, не дождавшись ответа, продолжают: «слава Богу, что хоть вам удалось оттуда выбраться: здесь вы отдохнете и забудете». Но есть еще и другие, есть те, которые были там сами. Они знают, что выбраться оттуда еще недостаточно, что забыть нельзя. Они помнят, как обливалось кровью сердце у них, когда они спасали свою жизнь и оставляли там своих близких, свои семьи, своих друзей. Они понимают также, что, выбравшись оттуда, надо продолжать жить здесь, а жизнь — это вещь во всех отношениях очень сложная.

Вот, когда эти люди спрашивают меня о том, что делается там, и с дрожью в голосе называют лиц, фамилии которых мне, по большей части, незнакомы, тогда мне делается больно и досадно, что я так мало знаю и так мало могу им рассказать.

Мне жилось в Киеве при большевиках относительно легче, чем остальным. Объясняется это тем, что неожиданно для самой себя я очутилась служащей Китайского Исполнительного Комитета и Союза Китайских граждан; впрочем, так это учреждение называется теперь, а прежде, когда я в него поступала, это было просто Китайское Консульство.

Случилось это вот как: в день прихода в Киев Советской власти, в первых числах февраля 1919 года, половина нашего дома была реквизирована штабом какой-то дивизии или полка, не помню. Пришли они рано утром, человек 15; отделили для себя, разумеется, не спрашивая нас, несколько парадных комнат, а нам разрешили оставаться в наших спальнях. Обещали, что нас стеснять ни в чем не будут, лишь, бы им не мешали работать; словом, мы остались очень довольны нашими новыми постояльцами.

Вечером я сидела одна в столовой, брат же домой не вернулся, а из соседних комнат доносились смех и пение, там, очевидно, было очень весело. Действительно, солдаты ограбили какой-то буржуйский погреб, перепились и вскоре один из них явился в столовую ко мне делегатом: «чего ты, бабочка, одна сидишь, иди в наши апартаменты чай пить». Я обещала сейчас прийти и незаметно черным ходом, захватив почему-то, даже и теперь не могу понять почему, котиковую шапку брата, улизнула из дому.

Дело было зимой, вечером, в первый день занятия города большевиками; на улицах было пустынно и жутко, и я решила зайти в ближайший к нам дом моего дяди, где помещалось Китайское Консульство. Перед своим бегством в Одессу, мой дядя, по примеру прочих, пожелал заручиться какой-нибудь охраной для своего имущества. Вспомнил об этом слишком поздно, все европейские консула уже разместились по особнякам в Липках, и на его долю никого не оставалось. Кто-то сказал ему, что на окраине города, на Васильковской, кажется, улице живет китаец, по всем видимостям, — консул, и будет, вероятно, очень рад найти лучшее помещение. Мой дядя немедленно поехал за ним, привез на извозчике и водворил у себя. Последние дни перед отъездом и семья дяди, и все мы, бывавшие там, не переставали ухаживать за консулом. Я и теперь не могу вспомнить без смеха наших разговоров. «А что, чаю много пьют в Китае?» осведомлялись мы по очереди. «Цaй? пьют цaй; китайцы очень рюбят цай». Его манера не выговаривать большинства букв, произносить р вместо л, которое вообще отсутствует в китайском языке, а, в особенности, его необыкновенно комический внешний вид забавляли нас, а он добродушно смеялся вместе с нами, не понимая причины нашего веселья.

Вот, под охрану к этому мандарину, я и отправилась теперь, в трудную минуту.

Перейти на страницу:

Похожие книги

120 дней Содома
120 дней Содома

Донатьен-Альфонс-Франсуа де Сад (маркиз де Сад) принадлежит к писателям, называемым «проклятыми». Трагичны и достойны самостоятельных романов судьбы его произведений. Судьба самого известного произведения писателя «Сто двадцать дней Содома» была неизвестной. Ныне роман стоит в таком хрестоматийном ряду, как «Сатирикон», «Золотой осел», «Декамерон», «Опасные связи», «Тропик Рака», «Крылья»… Лишь, в год двухсотлетнего юбилея маркиза де Сада его творчество было признано национальным достоянием Франции, а лучшие его романы вышли в самой престижной французской серии «Библиотека Плеяды». Перед Вами – текст первого издания романа маркиза де Сада на русском языке, опубликованного без купюр.Перевод выполнен с издания: «Les cent vingt journees de Sodome». Oluvres ompletes du Marquis de Sade, tome premier. 1986, Paris. Pauvert.

Донасьен Альфонс Франсуа Де Сад , Маркиз де Сад

Биографии и Мемуары / Эротическая литература / Документальное
100 великих деятелей тайных обществ
100 великих деятелей тайных обществ

Существует мнение, что тайные общества правят миром, а история мира – это история противостояния тайных союзов и обществ. Все они существовали веками. Уже сам факт тайной их деятельности сообщал этим организациям ореол сверхъестественного и загадочного.В книге историка Бориса Соколова рассказывается о выдающихся деятелях тайных союзов и обществ мира, начиная от легендарного основателя ордена розенкрейцеров Христиана Розенкрейца и заканчивая масонами различных лож. Читателя ждет немало неожиданного, поскольку порой членами тайных обществ оказываются известные люди, принадлежность которых к той или иной организации трудно было бы представить: граф Сен-Жермен, Джеймс Андерсон, Иван Елагин, король Пруссии Фридрих Великий, Николай Новиков, русские полководцы Александр Суворов и Михаил Кутузов, Кондратий Рылеев, Джордж Вашингтон, Теодор Рузвельт, Гарри Трумэн и многие другие.

Борис Вадимович Соколов

Биографии и Мемуары
Чикатило. Явление зверя
Чикатило. Явление зверя

В середине 1980-х годов в Новочеркасске и его окрестностях происходит череда жутких убийств. Местная милиция бессильна. Они ищут опасного преступника, рецидивиста, но никто не хочет даже думать, что убийцей может быть самый обычный человек, их сосед. Удивительная способность к мимикрии делала Чикатило неотличимым от миллионов советских граждан. Он жил в обществе и удовлетворял свои изуверские сексуальные фантазии, уничтожая самое дорогое, что есть у этого общества, детей.Эта книга — история двойной жизни самого известного маньяка Советского Союза Андрея Чикатило и расследование его преступлений, которые легли в основу эксклюзивного сериала «Чикатило» в мультимедийном сервисе Okko.

Алексей Андреевич Гравицкий , Сергей Юрьевич Волков

Триллер / Биографии и Мемуары / Истории из жизни / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное