Читаем Очертания последнего берега. Стихи полностью

Мальчишка выросший хранит.

Термитам дышится отменно,

Была бы пища да жилье.

Но это напряженье члена

Ослабнет, только взяв свое.

И будет аппетит отличный,

Сознанья поле расцветет.

Благопристойной и приличной

Жизнь станет, сладостной, как мед.

<p>“Я тут, я на матрасе весь…”</p>

Я тут, я на матрасе весь,

И наша тяга обоюдна,

Но часть меня уже не здесь,

И ей вернуться будет трудно.

Мы в шкуре собственной дрожим,

Кровь заставляя суетиться.

Как по субботам мы спешим,

Принарядясь, совокупиться!

Я взглядом упираюсь в дверь,

В нее был вложен труд немалый.

Мы кончили. И я теперь

Пойду на кухню спать, пожалуй.

Я вновь дыханье обрету

На кафельном нестрашном льду.

Ребенком я любил конфеты,

Теперь мне все равно и это.

<p>“К Дурдану рвется поезд скорый…”</p>

К Дурдану рвется поезд скорый.

С кроссвордом девушка. Одна.

Не завожу с ней разговора,

Пусть время так убьет она.

Как монолит на ровном месте,

Рабочих движется орда.

Все независимы, но вместе;

Пробили воздух без следа…

Как плавны рельсов повороты,

Вот пригородов первых свет.

Час пик. Народ спешит с работы.

Ни времени, ни места нет.

<p>“В метро, уже полупустом…”</p>

В метро, уже полупустом,

Народ почти что ирреальный.

Игру затеял я притом,

Опасную потенциально.

Догадкой поражен, что вкус

Свободы без последствий сладок,

Я тут же свой теряю курс

И обхожусь без пересадок.

Проснувшись, вижу: Монпарнас,

Здесь сауна для натуристов…

Весь мир на место встал тотчас.

Но грустно мне среди туристов.

<p>“Миг простодушья или транса…”</p>

Миг простодушья или транса,

Абсурдность встречи с кенгуру.

Спастись нет никакого шанса:

Я окружен толпой гуру.

Как средство лучшее от боли

Мне смерть свою хотят продать.

Они лишь призраки, не боле,

Но могут телом управлять.

Вся флора бешено плодится

И этим нагоняет грусть,

А светлячку дано светиться

Одну лишь ночь, и всё. И пусть.

Мы смысл существованья новый

Опять находим без труда.

Шумим, шумим, круша основы,

А гусь – он лапчатый всегда.

<p>“Душа под солнцем распростерта…”</p>

Душа под солнцем распростерта

На грозном берегу морском.

Разбужена волной, не стерта

Боль, скопленная в нас тайком.

Без солнца что бы с нами было?

Отчаянье, унынье, страх,

Вся жизнь – бессмыслица и прах.

Мир солнце умиротворило.

Расплавленный полудня жар.

И в неподвижности, в истоме

Смерть телу видится как дар:

Забыться, быть в тактильной коме.

Вот потянулся океан —

Проснувшись, зверь скребет когтями.

Закон вселенной не был дан.

Что стало бы без солнца с нами?

<p>“Их на песке сложили в ряд…”</p>

Их на песке сложили в ряд

Под светом, яростным как стронций.

Тела ждет медленный распад;

Дробятся камни здесь от солнца.

Валы лениво в берег бьют,

И свет, скорбя, меняет лики.

Бакланы здесь еще живут,

И в небе жалобны их крики.

Такая жизнь на вкус во рту —

Как лимонад, где газа нету.

Под солнцем жизнь и на свету,

Под солнцем и в разгаре лета.

<p>“Самоанализа урок…”</p>

Самоанализа урок,

К сочувствию привычка впрок,

Прогорклый привкус давней злобы,

Вербеновый экстракт особый.

Приют “Аркадия”. А там

Пустые стулья, мертвый хлам.

Жизнь, разбиваясь о колонны,

Рекою растеклась бездонной.

Утопленники. Груда тел.

Над ними свод остекленел.

Река весь город затопила,

В погасших взглядах злая сила.

<p>“Вокруг горы стоял туман густой…”</p>

Вокруг горы стоял туман густой;

Я двигатель проверил – все в порядке.

Дождь был тягучий и как будто сладкий

(Я понял, что не справлюсь с тошнотой).

Вдруг вспыхивали яркие зарницы,

В картине мира высветив одно:

Здесь страх и голод царствуют давно.

Хотел бы я бесчувственным родиться.

Голодных нищих муравьиный рой

Метался под дождем и тек рядами

С открытыми, как для охоты, ртами,

Дорогу всю заполонив собой.

День убывал, но медля, неохотно,

Как сон дурной, как грязная вода.

Здесь примирения не будет никогда.

День кончился. Совсем. Бесповоротно.

<p>“Я над рекой, впадавшей в море, плыл…”</p>

Я над рекой, впадавшей в море, плыл.

Рой плотоядных итальянцев рядом.

И запах трав так свеж под утро был,

Что я к добру поплыл с открытым взглядом.

Кровь мелкой живности (ей счета нет)

Поддерживает весь баланс природный.

И кровь, и внутренности, и скелет

Нужны, чтоб чья-то жизнь была свободной.

Среди травы их отыскать легко,

Лишь стоит кожу почесать несильно.

Растительность взметнулась высоко:

Могильщица, она растет обильно.

Я в сини плыл, объятый тишиной,

В отчаянье почти нечеловечьем.

Плыл между облаками и войной,

Меж низостью и этим небом вечным.

<p>“Предмет, способный удержать границы…”</p>

Предмет, способный удержать границы,

Хоть кожа – не совсем предмет, но всё же.

Ночами только трупам сладко спится,

Живая плоть не тосковать не может.

Вот сердце стукнуло. Один удар —

И крови начинается броженье.

В лице, в коленях, в пальцах – легкий жар,

Все тело целиком пришло в движенье.

Но кровь, токсинами отягчена,

По капиллярам пробегать устала,

Божественной субстанции полна.

Остановилась вдруг – все ясным стало.

Миг осознанья полного настал

И радости: ушли страданья сами.

Миг чистого присутствия. Финал,

Перейти на страницу:

Похожие книги

Полет Жирафа
Полет Жирафа

Феликс Кривин — давно признанный мастер сатирической миниатюры. Настолько признанный, что в современной «Антологии Сатиры и Юмора России XX века» ему отведён 18-й том (Москва, 2005). Почему не первый (или хотя бы третий!) — проблема хронологии. (Не подумайте невзначай, что помешала злосчастная пятая графа в анкете!).Наш человек пробился даже в Москве. Даже при том, что сатириков не любят повсеместно. Даже таких гуманных, как наш. Даже на расстоянии. А живёт он от Москвы далековато — в Израиле, но издавать свои книги предпочитает на исторической родине — в Ужгороде, где у него репутация сатирика № 1.На берегу Ужа (речка) он произрастал как юморист, оттачивая своё мастерство, позаимствованное у древнего Эзопа-баснописца. Отсюда по редакциям журналов и газет бывшего Советского Союза пулял свои сатиры — короткие и ещё короче, в стихах и прозе, юморные и саркастические, слегка грустные и смешные до слёз — но всегда мудрые и поучительные. Здесь к нему пришла заслуженная слава и всесоюзная популярность. И не только! Его читали на польском, словацком, хорватском, венгерском, немецком, английском, болгарском, финском, эстонском, латышском, армянском, испанском, чешском языках. А ещё на иврите, хинди, пенджаби, на тамильском и даже на экзотическом эсперанто! И это тот случай, когда славы было так много, что она, словно дрожжевое тесто, покинула пределы кабинета автора по улице Льва Толстого и заполонила собою весь Ужгород, наградив его репутацией одного из форпостов юмора.

Феликс Давидович Кривин

Поэзия / Проза / Юмор / Юмористическая проза / Современная проза
Суд идет
Суд идет

Перед вами книга необычная и для автора, и для его читателей. В ней повествуется об учёных, вынужденных помимо своей воли жить и работать вдалеке от своей Родины. Молодой физик и его друг биолог изобрели электронно-биологическую систему, которая способна изменить к лучшему всю нашу жизнь. Теперь они заняты испытаниями этой системы.В книге много острых занимательных сцен, ярко показана любовь двух молодых людей. Книга читается на одном дыхании.«Суд идёт» — роман, который достойно продолжает обширное семейство книг Ивана Дроздова, изданных в серии «Русский роман».

Абрам (Синявский Терц , Андрей Донатович Синявский , Иван Владимирович Дроздов , Иван Георгиевич Лазутин , Расул Гамзатович Гамзатов

Поэзия / Проза / Историческая проза / Русская классическая проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза