Очертя голову

Я села и подпёрла подбородок ладонями.

— Красиков, ты б хоть иногда думал не только о себе, а? — вздохнула Даха.

Он огрызнулся, а Даха вдруг резко ответила:

— Знаешь, на ТЖВ^[13] до Монте-Карло ты успеешь только, если поспешишь прямо сейчас.

Я замерла — вся сплошной парадокс: полная ожиданием, что Паша вдруг одумается и поймёт, что невеста и секретарь — не одно и то же, что я не адъютант, не девушка из сопровождения, не вещь, в конце концов; и одновременно желающая где-то в глубине души, тайно даже для самой себя, чтобы он уехал. Хотелось, чтобы он подошёл ко мне, обнял за плечи и извинился за то, что принимает меня, как должное. И так же сильно хотелось, чтобы прямо сейчас Красиков надел рубашку, туфли, хлопнул дверью и… Он так и сделал.

Обида просочилась одной слезинкой наружу. Даха подошла и села рядом, взяла за руку:

— Не расстраивайся, малыш!

Я вытерла уголок глаза и улыбнулась:

— А я и не расстраиваюсь. Вот вообще! «Именно сегодня не беспокойся», да? Ужасно хочу в Сен-Тропе. Давай сэндвичи делать!

Глава 13

Я шла по аллее вслед за Дахой и Маню и впервые за много-много лет, а, может, даже и за всю жизнь не ощущала над собой никакого давления. И, странное дело, шагалось при этом так легко, словно бёдра были не моими, а какими-то новенькими, только что приделанными и вовсе без лишних килограмм. Именно в бёдрах чувствовалась невероятная раскованность. Забавно!

Я смотрела на пальмы сквозь тёмные очки без надобности сдерживаться, специально улыбаться или вести себя прилично, как облегчённая версия Софьи Николаевны Трофимовой.

Не случайно, мне кажется, всех неугодных посылают в «попу», — уж простите за мой французский… — просто где-то именно в этом месте, по-моему, живёт свобода. Не вольнодумство или высшие правила цивилизованной личности из серии «равенство» и «братство», а то самое чувство, когда вдруг ощущаешь самое себя, нечто своё, естественное, природное и даже немножко дикое! Ведь недаром говорится в просторечии «попой чую», «приключения на пятую точку» и так далее. А люди интеллигентные, выспренные, аристократичные говорить о собственном физиологическом основании считают ниже достоинства и, конечно же, это вне рамок приличий. Думают они исключительно головой. Возможно поэтому у сдержанных людей так часто случается радикулит? Ведь по логике, если что-то не принимать и сдерживать, оно наверняка потом отомстит. По крайней мере, я так думаю.

Стоило мне рассердиться и мысленно послать приличия в сад, как я почувствовала себя, собственные контуры и то место, «откуда ноги растут», а в нём — тепло и лёгкость.

Уже на подходе к синему заборчику, Даха чуть притормозила и спросила у меня шёпотом, словно Маню мог понять:

— Сонюшка, ты как настроена относительно Луки? Оттеснять его подальше или наоборот, не мешаться?

Я пожала плечами и совершенно расслабленно покачала головой:

— Веришь? Не знаю. Я решила «не беспокоиться» и просто быть.

— Ну хорошо, моя птичка, но если что, майкуй! Я рядом.

— Ты лучшая! — шепнула я ей в ответ и чмокнула в щёку.

* * *

Весёлые итальянцы, хиты по радио, живописный серпантин и средиземноморские виллы, будто с картинки, всё это безусловно заняло бы моё внимание, если бы рядом на кресло в мини-фургоне не приземлился Лука. И мир тотчас стал звонким и вибрирующим в свете его чёрных глаз. От его близости моя голова закружилась.

Он облил меня с головы до ног своей улыбкой и придвинулся, уверенный и мощный, как авианосец на рыбацкую лодку. Я сглотнула, чувствуя бедром его тепло. Из приличия отодвинулась к окну и строго на него посмотрела: мол, есть границы, не надо их нарушать. Лука к моим границам отнёсся так же, как американский авианосец… — просто придвинулся и начал показывать пейзажи за окном. Слева от нас раскинулась серебристая листьями, кряжистая оливковая роща, мистическая в тени, залитая солнцем на пригорке.

— Знаешь, Софи, что оливковые деревья — самые древние? Когда Ной послал из ковчега голубя, чтобы узнать, закончился ли Великий Потоп, тот вернулся с оливковой веточкой. Поэтому оливковая ветвь считается символом мира и того, что всё хорошо. Эй, Микеле, притормози-ка на повороте!

Фургон замедлил ход. Лука потянулся прямо через меня в открытое окно, задержался на мгновение так, что всё моё «Я» снесло в бёдра душной волной, и сорвал веточку. С улыбкой победителя вручил её мне:

— Вот, Боккачина, тебе символ мира, и не смотри на меня больше так сурово.

— Почему Боккачина? — удивилась я. — Что это значит?

— Это значит, что ты очень красивая и заставляешь пьянеть всех, кто рядом.

Я почувствовала жар, приливающий к щекам.

— Да ты выдумщик, Лука!

— Все итальянцы — выдумщики! — обернулся к нам с переднего сиденья вихрастый Рауль, свесился на локтях со спинки и засиял, как начищенный таз. — Не верь ему, Софи! Он точно тебя обманет!

— Задвинься, — отвернул его Лука сердито.