Очертя голову

«Соня-Софи, кажется, я наговорил вчера много лишнего. Выпил уж точно. Чтобы не прослыть совсем эксцентричной сволочью, решил отправить тебе мой номер телефона. При прочтении сжечь. Можно съесть с шоколадом, запить вином. Уверен, многие попросят поделиться, но я предпочитаю оставаться на Тёмной стороне Луны. За разговор спасибо! Было полезно. Артём Маринин».

Кажется, беседа была полезнее для меня… Надо же!

— От кого это? — нетерпеливо спросил Красиков, забирая у меня корзину.

— От Маринина, миллиардера с яхты.

Я взглянула на него, внезапно замечая, насколько тот неприятен, и сжала в кулаке записку.

Паша расцвёл удовлетворённой улыбкой:

— Я знал, что так или иначе, но передо мной извинятся. Что ж, оно того стоило! — Он достал бутылку вина, присвистнул: — Обана, пятилетнее Божоле! Не дёшево! Хотя я бы предпочёл оригинальный Реми Мартэн.

Красиков протянул руку мне с барским довольством:

— Ну, Сончик, давай записку! Почитаю, как наш главный инвестор передо мной раскланивается! За это готов ещё раз пешком из Сен-Тропе до Монако! Ну же…

Я закусила нижнюю губу, чтобы не прыснуть от нелепости его самомнения. У меня будто шоры с глаз упали — да ведь Павел Викторович совсем не герой, он скорее… жалкий карьерист, обыватель в футляре самовлюблённости… Как я могла не замечать?!

Мгновенно вспомнились фразы из нашего с миллиардером разговора, сказанные под морской бриз, мартини и слёзное отчаяние. Внезапно уверенная в себе и в том, что сейчас скажу, я покачала головой:

— Записка не тебе, Паша.

— А кому? — округлились у того глаза.

Я пожала плечами и всё-таки улыбнулась. Наверное, ехидно…

— Мне.

— Тебе?! — ёжик на затылке Красикова превратился в хохолок. — И что там тебе Маринин пишет? Наверное, чтобы ты передала мне его извинения?

— Представь, нет. — Я взглянула на него спокойно, проговаривая в голове изречение Кастанеды про то, что можно легко выкинуть что угодно из жизни, «пальцами щёлк». И добавила: — Артём Сергеевич пишет, чтобы я ушла от тебя, Павел.

Тот нахмурился, ошарашенный, возмущённый и недоуменный, словно ему объявили о том, что на завтра намечен Великий Потоп, а вместо него, Красикова, берут хромого голубя и именно поэтому на ковчеге больше мест нет. Он фыркнул и всплеснул руками.

— Соня, это ещё что за номера?! Уходить?! Ты обалдела с Марининым нашу личную жизнь обсуждать?! И из-за чего, не из-за итальяшки того ведь? Погоди, ты это из-за Фероновой, что ли? Но я же сказал, что это по ра-бо-те! Под её началом самый крутой проект сейчас запускается. И мне в него обязательно надо попасть, не понятно разве?

— Понятно, — сдержанно ответила я, испытывая редкое чувство гадливости.

— Ну вот, слава Богу! — выдохнул Павел. — А я уже думал, что придётся опускаться до объяснений! Но чтоб ты знала: я всё это для нас делаю. Новая должность, новые горизонты и совсем другие деньги, так что для семьи…

— Мне понятно, Красиков, что для тебя нет принципов, — продолжила я, — и что ни я, ни семья для тебя ничего не значат. И ты знаешь, мне даже не обидно! У всех есть свои приоритеты, мои с твоими не совпадают. Но ты, пожалуйста, продолжай, делай карьеру. Путь свободен.

— Э-э, Соня! Ты забыла, с кем разговариваешь? Ты с ума сошла? — воскликнул Паша грозно. Первый шок прошёл, и он опять вошёл в образ сурового начальника.

Боже, а ведь он до сих пор мой начальник… Но я не хочу больше, в компании много других отделов, в конце концов, и я твёрдо ответила:

— Кажется, наоборот.

Пауза была достойна Моэма, всех классиков и моего любимого Гюго. Я почувствовала себя героиней на распутье, которой или врать себе всю жизнь или в петлю. Однако, после того, как хотя бы на мгновение я почувствовала себя настоящей, другой быть не хотелось, иначе я так и не узнаю, какая я. Останусь несчастной и вечно недовольной, как моя мама. Нет, не хочу!

— Я ухожу от тебя, Паша! — почему-то эти слова дались очень легко.

— Соня! — выкрикнул он почти в бешенстве, шагнув на меня.

Мне представилась Дездемона и мадам Бовари, а потом Анна Каренина и несущийся на неё поезд…

— Что тут происходит? — послышалось сонное и обеспокоенное за спиной.

Я обернулась. Увидела всклокоченную после подушки Дахи. Он тёрла лоб и моргала, ужасно смешная в наспех натянутой футболке Маню. Тот тоже появился за её спиной, не менее взъерошенный, словно они оба спали на головах и елозили ими по полу.

— Qu'est-ce que c'est[20]? — пробормотал он.

— Ничего! — буркнул раздражённо Красиков. — Мы сегодня уезжаем. Подбросите нас до Ниццы?

— Мы с Пашей расстаёмся, — добавила я. — Уже расстались.

Даха взглянула на него, на меня слегка очумело, видимо, с трудом соображая спросонья.

— Расстались?