Очертя голову

Выйдет ли она на балкон? Возможно, Софи ещё спит? Как вызвать её? Может, спеть? Крикнуть? Нет, снова будет сцена на весь дом, а она явно не любит театров! Но и ждать не было никакого терпения! Лука высчитал мысленно, какая это может быть квартира, проник через дверь вместе с пухлыми голландскими отдыхающими, красными после пляжа, и взбежал на второй этаж.

Вместо коридора вдоль квартир вёл длинный, скучный балкон справа. Слева же было множество, отвратительное множество дверей. Лука мысленно прикинул ещё раз, какая из них ведёт к квартире на фасаде здания, подошёл к нужной двери и нажал на звонок. Сердце замерло. Раздались лёгкие шаги, и дверь открылась…

Глава 24

Лука увидел перед собой жирного, как бегемот, американца лет пятидесяти, коих всегда можно узнать по отчётливому душку национального превосходства, красноватому оттенку кожи и безвкусной футболке со «смыслом». На безразмерной груди жертвы фастфуда было написано: «Bye, Hater![22]», под записью разлапилась чёрная ладонь на красном фоне.

Не Боккачина…

Лука запнулся, как бегун, которому подставили на полном ходу подножку. Пару секунд спустя он собрался и сказал:

— Я ищу Софи!

— Софи? — перекорёжил на американский манер блондинистый бегемот и с криком повторил это имя куда-то вглубь квартиры.

Лука удивился, но распрямил плечи, говоря себе: «Мало ли что? Друзья приехали, к примеру… Кто их, русских, знает?»

— Софи, — понимающе закивал американец и заулыбался с видом разгадавшего интригу детектива.

Сердце Луки забилось, как сумасшедшее. Через несколько дыханий к итальянцу вышла такая же толстая и вероятно юная американка в очках на веснушчатом лице. Она взглянула заинтересованно на гостя, на цветы, и в глазах зародился восторг. Лже-Софи попыталась протиснуться в щель между стеной и краснолицым отцом. К счастью, это было невозможно. Лука поспешно замотал головой и забормотал стандартное “I'm sorry, I'm wrong[23]” и ретировался к лифтам.

Странно, как он мог просчитаться?

Выждав, когда закроется дверь семьи разочарованных бегемотов, Лука вернулся и позвонил в соседнюю. Открыла ему мадам с пуделем.

В следующей не открыли, хотя за дверью явно кто-то тихо ходил… По соседству оказались уже знакомые голландцы, затем ошалевшие французы с россыпью орущих детей. Потом прозрачная старушка в розовом пеньюаре, которая расцвела улыбкой и принялась возбужденно рассказывать, что к ней ночью в дверь кто-то ломился, и она хотела вызвать полицию, но если это был «такой приятный молодой человек», она бы не стала поднимать шума и бла-бла-бла… минут на пять, пока Луке не удалось вставить, что он ошибся номером. Мсьё из последней в ряду квартиры сказал, что всё решает жена, но она вышла за пиццей и если что-то нужно, пусть дождётся её.

Лука снова извинился, вернулся к лифтам и озадаченно посмотрел на исследованный коридор. Старушка в розовом пеньюаре выглянула из своей квартиры и с видом записной кокетки махнула молодому человеку рукой. Пеньюар неосторожно распахнулся, обнажив комбинацию и сушеную грудь.

Лука вспыхнул и бросился на первый этаж и прочь из подъезда — с разбегу в олеандры. Уже знакомый кот одарил молодого человека взглядом пройдохи-соучастника.

Итальянец пришёл в себя и снова глянул на балкон, прикрытый синими маркизами, на кота. Сомнений быть не могло: она там, за закрытой дверью! Любой иной ему бы открыл — та же Даша или Маню. Может, и обругали бы снова, но прятаться бы не стали. Павлин тем более — бросился бы вновь с кулаками. Значит, точно она в квартире одна, о, мамма мия, его Боккачина! И она не хочет его видеть…

Обижена, боится, прячется? А вдруг снова плачет?

Сердце Луки сжалось: он просто думать не мог о том, что Софи плачет! И решение пришло быстро. Итальянец осмотрелся: вокруг никого не было. Зашёл в кусты, сунул букет за пояс брюк и подтянулся на руках к раскидистой ветке пино. В считанные секунды он уже стоял на ней. Затем придерживаясь за ветви сверху, пошёл, как гимнаст по бревну, к заветному балкону.

Знакомый путь! Она там!

В висках застучало. Внутренний голос завил: «Куда тебя несёт, очертя голову?»

И тут же откуда-то слева по-французски завизжали по-старушечьи:

— Полиция! Полиция! Вор! Грабят!!!

Мгновенно предобеденная тишина сквера и сонная оторопь балконов загудела, ощетинилась, запестрила головами и торсами. Кто-то выбежал на улицу. Лука застыл на середине своего пути, пытаясь удержать равновесие. Вокруг кричали, возмущались и показывали на него…

— Это не то, что вы думаете! — выкрикнул он по-французски, затем по-английски и зачем-то на родном итальянском.

Но, видимо, зевакам и свидетелям только этого и надо было. Они зажужжали на всех языках ещё громче, свято поверив в свою правду. Многоголосие увеличилось, превращаясь в грандиозную полифонию средиземноморского скандала.

— Он вор! Вор! Он ломился в мою дверь ночью! — размахивала руками старушка в розовом из окна по соседству.

— Выяснил, где пусто и давай ломиться! — кричали справа.

— Вот дерьмо, уже среди бела дня грабят! А говорили, цивилизованная страна! — возмущались слева на французском.