Очертя голову

Я сглотнула. Вот она — ещё одна правда. Красиков просто меня привёз… практичную, экономичную, удобную в применении, эргономичную… Вещь?!

В груди начало нарастать возмущение. Непривычная для меня волна решимости толкала сесть на маршрутку, затем на метро и сразу на вокзал — прочь из Москвы. Но куда? И мама… Мама здесь. Она-то при чём? Разве она виновата?

Я взглянула на телефон — позвонить ей и сразу всё объяснить? Она же должна понять меня!

Но в груди что-то сжалось.

Рядом послышались шаги. Кто-то остановился, я подняла глаза. Это был Красиков. Как ни странно без чемодана, переодетый в джинсы и куртку, а совсем не по средиземноморскому, как я.

— Ну что? — сказал он. — Долго ещё будешь торчать здесь, как тополь на Плющихе, или поедем домой?

Я облизнула пересохшие губы.

— Это твой дом.

— Пока ещё и твой, забыла? Тёща звонила уже, наготовила пирогов, ждёт нас.

— Тебе звонила? — поразилась я.

— Мне, — удовлетворённо кивнул Паша, засунув руки в карманы брюк и глядя не на меня, а куда-то поверх головы. — Что тут удивительного?

— Она тебе не тёща.

— Пока, — поправил меня спокойно Павел, взял из моих рук ручку чемодана и стоявшую сверху сумочку, и потянул всё это скопом за собой. — Идём уже, Соня! Я за нормальной едой соскучился в этой дурацкой Франции! Умираю, хочу борща!

— Постой! — кинулась я за ним, тщетно пытаясь отобрать чемодан. — Я же всё сказала тебе во Фрежюсе! Разве ты ничего не понял?!

Но он, в сотни раз более уверенный в себе и вальяжный, словно плитка московского аэропорта под ногами придала ему сил и веса, не остановился и бросил мне через плечо:

— Не дури. С матерью хоть поздороваешься! На вокзале переночевать всегда успеешь!

* * *

«Не хочу! Не хочу Не хочу!» — кричало всё во мне, но ноги послушно, почти на рефлексе несли меня вслед за Красиковым. Ощущение сюрреализма, неправильности происходящего звенело в висках. Я чувствовала себя, словно Анна Каренина, бегущая вслед за паровозом, который объехал её, распластанную на путях, прихватив сумку с документами.

Я выскочила за Пашей из дверей аэропорта в промозглую облачность улицы. Окатило холодом. Я поёжилась и обхватила себя руками. Паша сбавил шаг, стянул с себя на ходу куртку. Затем обернулся и с начальственным видом накинул мне на плечи свою ветровку.

— Ну вот и куда ты без меня, Соня? Ни шагу вперёд продумать не в состоянии, — усмехнулся он.

— А… э…

Паша зашагал дальше. Я нахмурилась и вскипела. Да, с ветровкой было теплее, и коленки покрылись мурашками от холода, но это ещё ничего не значит!

— Стой, Красиков!

Он прибавил шагу. Я пустилась бегом за ним.

— Отдай мои вещи! Я полицию позову!

Паша пожал плечами и открыл багажник своей машины, которую уже успел подогнать со стоянки. Я подскочила и воскликнула:

— Паша, разве ты не понимаешь, что я тебя не люблю?!

Он распрямился и посмотрел на меня серьёзно. Поджал губы, словно собирался отчитать за неправильный отчёт, но сдержался и сказал только:

— Это пройдёт.

— Такое не проходит, Паша! — хлопнула ресницами я. — Это или есть, или нет. Прости, но я не могу быть с тобой! Я не люблю тебя!

Пауза была заглушена рёвом взлетающего самолёта.

— Но ведь любила, — прищурившись, ответил Красиков.

А я растерялась ещё больше. Любила? В голове начался хаос, в груди воцарилось смятение. Теперь кажется, что не любила… Я уважала его, была благодарна, испытывала тепло и приязнь. Это было ощущение защиты, каменной стены вокруг от тех, кто хотел мне причинить вред и не позволить жить… Но Франция, словно лакмусовая бумажка, проявила все его негативные стороны, сделала выпуклыми, яркими. И я ощутила себя пленницей, а не защищённой даже не знаю почему…. Может, потому, что рядом были настоящие друзья и на фоне их любви всплыла реальность? Или… — в моём горле вновь образовался ком, — благодаря Луке? Только ведь он… не настоящий… А если он не настоящий, то я не знаю, на что теперь опереться…

Внутри меня что-то сломалось. От осознания этой внезапной пустоты под ногами я так оторопела, что мои глаза наполнились слезами, а по телу пробежала крупная дрожь. В коленях растеклась слабость. Мне стало не хватать воздуха. Нет, его было в достатке в подмосковной прохладе, но вдохнуть не получалось. Словно в этом не было смысла…

— Ну-ну-ну, — проговорил Паша примирительно, приобнял меня, окоченевшую и задыхающуюся, и усадил в машину. Похлопал мои холодные руки большой горячей ладонью и сказал. — Дыши ртом. Всё пройдёт.

Потом встал и сел за руль. И за окнами понеслись вдаль чужие, грустные берёзы. Минут через пять я, наконец, начала дышать более свободно и спросила хрипло.

— Зачем ты делаешь это, Паша?

Он взглянул в зеркало заднего вида и ответил чуть погодя:

— Затем, что мы идеально подходим друг другу. Ты мне. А, значит, и я тебе.

Глава 27

По маминому лицу я сразу поняла: Паша всё рассказал ей по телефону, причём как-то по-своему. А у меня в ушах ещё стояли его «железобетонные» доводы:

— Ты идеально мне подходишь. А всё это… — он пренебрежительно махнул рукой в сторону Шереметьево, — ерунда! Ты просто слишком молода, но я это понимаю.