Очертя голову

Кажется, он упивался широтой своей души.

— Красиков, а ничего, что у тебя была другая женщина на яхте? — стиснула зубы я.

— Причины я тебе уже пояснил. Не вижу смысла повторяться. Она для меня ничего не значит, толком ничего не было — флирт, пара танцев! И не тебе меня винить…

Я чуть не задохнулась снова.

Паша замедлил ход, поглядывая в зеркало заднего вида на меня.

— Вот! О чём я и говорю! Ты слишком молода, девочка совсем. Тобой легко манипулировать, но я никому этого не позволю делать!

— Кроме себя?

Мы встряли в пробку на съезде с кольца, и Паша развернулся ко мне.

— Я имею право.

— Какое?

— Право твоего жениха. Ты сама дала согласие.

— Паша, прекрати, пожалуйста, это напоминают какую-то нелепую игру в слова! Мне просто надо поговорить с мамой, и всё! — сорвалась на крик я.

Он посмотрел на меня с прищуром.

— Знаешь, правильно ещё совсем недавно существовал домострой. Женщины слишком эмоциональны, даже хорошо воспитанные, как ты. Вам нужен контроль.

— Паша, на дворе двадцать первый век!

— И что? — скептически фыркнул он. — Все разводятся, вокруг разврат и распущенность. Раньше жён выбирали по качествам, очень было правильно. Женитьба была делом не менее важным, чем покупка имения. Всё чинно, без страстей и дурости. Причём в самом высшем свете, куда и я планирую попасть. И чтобы не было вопросов, давай начистоту, Соня: я долго присматривался к тебе и понял, что ты полностью соответствуешь моим запросам: образованная, здоровая, привлекательная, прекрасно готовишь, умеешь себя вести, скромна, не болтлива, трудолюбива.

«Как племенная лошадь», — подумалось мне.

— Я же могу удовлетворить твои требования, — важно продолжал Паша. — Ведь что такое семья? Нормальная семья — это договорные отношения! И именно это мы можем дать друг другу. Я тебе — защиту, надёжность, стабильность, ты мне — здоровых детей, дом, уют.

Красиков посмотрел на меня, ожидая восторженного согласия, словно только что бриллиантами осыпал. Я покраснела от нелепости.

От человеческой твердолобости мне всегда становится неловко. И от неуклюжей бестактности, которую выдают за истину. От глупости и бесчувственности, продаваемой под этикеткой «жизненная мудрость» вообще хочется тихо, по стеночке выйти в другую комнату и притвориться, что меня тут не было.

Но ведь я была! В душе было больно, словно недействующие функции включились, не работающие ранее. Осветили туманное болото, и то, что казалось уютной прогалиной, оказалось лужей. И как я могла не видеть всего этого?!

От себя мне тоже стало неловко.

— Ладно, — добавил Паша, — если тебя не устраивают мои методы общения с коллегами, я их пересмотрю. Сделаю уступку. Мне прочие не важны, я серьёзный человек. Я всё построил для себя с нуля: жизнь в столице, карьеру, дом… И семью создам такую, чтобы не жалеть об этом. С тобой.

От каждой из сказанных им фраз меня коробило всё больше и больше, и я не выдержала.

— Ты слышишь себя, Павел?

— Естественно! И слышу, и прекрасно понимаю, что говорю. Ты вот не совсем пока понимаешь. Из-за неопытности, это простительно. Тебе всего двадцать три.

— Паша, Паша, Паша! — воскликнула я. — А любовь? Она не соответствует твоим спецификациям? Или жизнь — просто техническое задание для твоего идеального, скучного, серого существования?!

Он усмехнулся и чуть склонил голову.

— Любовь? Я считаю то, как я к тебе отношусь, — это и есть любовь. А то, что тебе напела в уши твоя Даха, — это иллюзии и пшик! У неё самой никакой любви нет — подмяла своего монстра лохматого каблуком и очень выгодно пользуется. Но сильного мужика хочется, вот она и пытается влезть и разрушить наши отношения. Вот что такое её «любовь»! Ну что ты так на меня смотришь? Или много тебе дали твои переглядывания с итальяшкой?

— Не говори так о нём! — вдруг вырвалось у меня.

Я почувствовала себя балансирующей на одном пальце на канате между свинцовым прессом и пузырьками шампанского. Захотелось развернуться и со всех ног броситься обратно, в обман хмельных паров, в ненастоящее, но такое сладкое, пьянящее и позволяющее летать чувство. Оно всё равно было лучше того, что мне предлагали за правду. Потому что я не смогу дышать свинцовой пылью всю оставшуюся жизнь!

Паша всё понял по-своему и кивнул, словно мы были на переговорах об аренде оборудования.

— Не говорить? Окей! Собственно, он того и не стоит. Не мучь себя, Сончик, я готов тебе всё простить. Уже простил. Но один раз. Так что расслабься, всё хорошо.

Сзади засигналили автомобили, потому что дорога освободилась, и Красиков как ни в чём не бывало развернулся к рулю и так же, как всегда, уверенно и непоколебимо повёл машину.

— Не надо меня прощать, Паша… — пробормотала я.

Он поднял руку, как ведущий собрания, и сказал.

— И вспоминать не будем. Случилось, окей. Тебе нужно время, скажем, акклиматизация. Месяц? Два? Пожалуйста, они у тебя есть. Мы просто едем с чемоданами домой. Просто ужинать. Спокойно. Мы нормальные люди. И за тобой мать соскучилась. Всё.

И я замолчала, внезапно осознав, что он ничего не поймёт. С таким же успехом я могла говорить о любви с карбюратором.

* * *